Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сделай.
Саша сидел в кухне за крошечным столиком и наблюдал, как мать хлопотала у плиты. Неужели человек может так измениться за какие-то два года? У матери согнулась спина, стали мелко дрожать пальцы. И в суетливости движений появилось что-то унизительно старческое, чего он никогда не замечал раньше. Ему даже показалось, что она и дверцы кухонных шкафчиков закрывала, как бы торопясь, чтоб он не увидел их сиротливые полки. Саша вспомнил красивую просторную кухню, в которой мать раньше была веселой, не очень-то бережливой хозяйкой, и у него сжалось сердце.
— Мам, давай мы в твоей квартире сделаем ремонт.
— Сашенька, да ведь не на что? Да и зачем мне… Одной… — У матери предательски задрожал голос. Рыжий петух по-хозяйски заглянул в кухню, сердито потряс темно-красной скособоченной бородой.
— Кыш отсюда! — Саша едва подавил в себе желание свернуть ему шею.
— Не трогай его, Саша. Ведь он же производитель, — и мать, как-то странно скривившись, хмыкнула. — Он мне напоминает одного моего знакомого… Давнего знакомого…
— Мама, я найду деньги. Мы сделаем ремонт и купим тебе новую мебель. Кстати, почему ты ушла из школы?
Мама стояла к нему спиной, перевертывала у плиты оладьи.
— Мам, ты не слышишь?
Она повернулась со сковородкой в руке.
— Господи, Саша, ну какие сейчас в школе дети? Я преподаю биологию. Кто хочет сейчас учить биологию? Да еще в не профильной школе. Математику-то с русским не учат. А тут — биология… И еще, понимаешь, один козел из седьмого класса дразнил меня. Я иду по коридору, а он будто нарочно пристроится сзади и дразнит. Нарочно меня дразнит… Дразнит и дразнит. На целый год у него терпения хватило. И ведь знает, поганец, что я ему сделать ничего не могу.
— Хочешь, я ему башку отверну? — серьезно сказал Саша. — Быстрее, чем петуху. Ты мне его только покажи, он будет потом писаться от страха всю жизнь.
— Ну что ты, Саша, не надо. Просто мне обидно было. — Она перекладывала аппетитные поджаристые оладушки на тарелку, и рука ее вдруг сжалась в кулак до того, что побелели костяшки. — Так обидно, Саша… Самое главное, за что? — У матери вдруг по щекам потекли слезы.
— Мама!
— Не буду, сынок, не буду! — Мать вытирала слезы так привычно, что Саша понял — она плачет постоянно. Так плачут люди от бессилия, от невозможности что-нибудь изменить — не рыдают, не всхлипывают, приходит момент — и у них просто текут слезы. Сами собой. И такая жалость вдруг затопила Сашино сердце, что он даже разозлился снова, еще хуже, чем когда увидел в квартире кур.
— Ну что ты плачешь! Какой-то недоумок, пацан, что-то кричал тебе вслед… Зачем ты так реагируешь? Ты разве не помнишь, как орет и орал на нас Хачек? Почти ни одного утра без мата не проходило! Что же, нам теперь всем поувольняться, что ли?
Мать поджала губы, достала из холодильника банку сгущенки, налила в блюдце.
— На меня Хачек никогда даже голоса не поднимал, — сказала она. — Ты просто забыл. Отец никогда бы этого не позволил. — И у нее снова предательски дрогнул подбородок.
— Мама, все будет хорошо. — Саша отодвинул от себя тарелку с оладьями. — Я достану деньги, найму рабочих. А ты подыскивай себе работу. В конце концов, школа у нас не одна. Биологи везде нужны.
— Ну да, я поищу… — Она присела рядом, погладила его по руке. — Ты похудел, Сашенька…
— Просто устал. После дежурства… Мама, ты картошку не покупай, я тебе привезу целый мешок. Папа накопал.
— Какой он щедрый… не дает умереть мне с голоду. — Мать усмехнулась, и в этой ее недоброй усмешке вдруг проскользнули черты бывшей признанной красавицы, модной дамы, самой элегантной женщины в Бюро. И странно, что, несмотря на злое выражение лица, она показалась Саше лучше, моложе, чем в этом ее безобразном образе постаревшей нищенки. Он прямо рукой взял поджаристый до коричневой аппетитной корочки кружок, отправил в рот, потом второй, и не заметил, как съел все оладьи.
— Я ведь тебе не оставил! — спохватился он.
— А я и не хочу. Вот чай, — мать придвинула к нему чашку. Саша выпил и чай.
— Мама, не скучай. Все еще наладится. Тебе надо просто найти работу.
— Где ее найдешь в пятьдесят лет? — Она вздохнула, взглянула на Сашу. — Я знаю, ты меня не понимаешь, но… Мне хуже сейчас работать, чем просто дома сидеть. Я даже выходить на улицу не хочу.
— Почему?
— Знаешь, такое странное чувство, что все на меня смотрят. И все время в голове этот мальчишка, который меня дразнил…
— А что он тебе кричал?
— Ой, даже вспоминать не хочу. — Мать встала и понесла курам тарелку с остатками геркулесовой каши. — Цып-цып-цып…
Саша вышел за ней в комнату, посмотрел. В свободном углу была постелена клеенка, на которой стояла миска с водой и кормушка. В ней было насыпано зерно. Поодаль стоял ящик — вынутый нижний ящик письменного стола. Пожухлая трава на дне служила чем-то вроде подстилки и подкормки одновременно. Куры, завидев мать с тарелкой в руках, со всех ног, толкаясь и кудахча, поспешили к клеенке. Одна из них, самая жадная, от нетерпения клюнула ее в ногу.
— Ну, мать, ты даешь! — покачал головой Саша. — Долго тебе с ними возиться?
— Как получится.
— А давай их зарежем. Скажем, не получилось. Полегли. Соседка твоя приедет — мы ей продуктами отдадим. Из магазина. Я лично в двойном размере куплю, восемь штук, в качестве компенсации. Чтобы тебе не возиться. Чик секционным ножом по башкам — и все.
— Саша, — посмотрела на него мать. — Иди домой. Ложись, поспи. Я уж как-нибудь с ними справлюсь. Все-таки я биолог. Воняют они, правда, как целая птицефабрика. Но… зато яички бесплатные.
Саша прошел в коридор.
— Мама, пока?
— Пока, сынок. Не волнуйся. — Она прикоснулась губами к его щеке, и он почувствовал запах дешевого шампуня. Раньше от мамы пахло самыми лучшими французскими духами.
Уходя, он сунул ей в карман деньги.
* * *
Санитарка Тоня, закончив свои дневные дела, собралась на минутку выйти подышать свежим воздухом. Заодно и прогуляться до ближайшего магазина — через парк. По дороге, не торопясь, выкурить сигаретку.
Нужно отметить, что Лена шла с Рябинкиным в танатологический отдел не без внутреннего напряжения. Втайне Лена надеялась, что хотя бы сегодня она не столкнется с этой отвратительной жирной Клавкой, которая нахамила ей в первый день работы. Когда же вместо Клавки Лена случайно встретилась в дверях с Антониной, она настолько оторопела, что пропустила Тоню, придержав перед ней дверь, и еще обернулась и посмотрела ей вслед — настолько поразила ее встреченная дама своим видом.
— Кто это? — тихонько спросила Лена у Рябинкина. Но он, размышляя о своем, не расслышал Ленин вопрос. Антонина, проходя, милостиво кивнула Рябинкину, с деланым равнодушием скользнула по Лене взглядом и гордо проплыла мимо, обдав их душным запахом «Magie noire».