Там пять колодцев с водой, и если бы не было этого рибата и этой воды, никто не смог бы проехать через эту пустыню. Оттуда мы проехали в область Табаса и остановились в деревне Рустабад. В Табас мы прибыли десятого Раби-ад-Авваль.[282] От Исфахана туда, как нам говорили, сто десять фарсахов.

Табас — многолюдный город, хотя он и похож на деревню. Воды там немного, полей обрабатывают мало, но есть пальмовые плантации и сады. Если оттуда направиться к северу, в сорока фарсахах будет Нишапур; к югу, на расстоянии сорока фарсахов лежит Хабис, отделенный от Табаса пустыней. К востоку от города есть крутая гора.

В то время эмиром этого города был Килеки ибн-Мухаммед; он взял этот город мечом. Жизнь там была чрезвычайно спокойная и безопасная, жители даже на ночь не закрывали дверей в домах, а верблюдов пускали ходить по улицам, хотя город и не окружен стеной. Ни одна женщина там не решается заговорить с чужим мужчиной, а если бы она решилась, их обоих убили бы. Точно так же, благодаря охране и правосудию эмира, нет там ни воров, ни убийц. Из всех арабских и персидских стран такое правосудие и такую безопасность я видал только в четырех местах: во-первых, в области Дешт, в дни правления Лешкер-Хана; во-вторых, в Дейлемистане при эмире эмиров Джестане ибн-Ибрахим; в-третьих, в дни ал-Мустансыра-би-Лла, повелителя правоверных,[283] и, в-четвертых, в Табасе, в дни эмира Абу-л-Хасана Килеки ибн-Мухаммеда. Сколько я ни скитался, нигде я не видал места более безопасного, чем эти четыре, и не слыхал про такое.

Он продержал нас в Табасе семнадцать дней, заботился о нас, как о своих гостях, а в день нашего отъезда пожаловал нас подарком и извинился перед нами. Господь преславный, всевышний да будет доволен им. Он дал нам в сопровождение своего стремянного, и тот ехал с нами до самого Зузана, то есть около семидесяти двух фарсахов.

Проехав двенадцать фарсахов от Табаса, мы прибыли в Раккэ, поселок, где есть проточная вода, поля, сады и деревья. Он окружен стеной и имеет соборную мечеть. Деревень и полей вокруг очень много.

Девятого Раби-ал Ахир[284] мы выехали из Раккэ, а двенадцатого числа того же месяца прибыли в город Тун, от которого до Раккэ двадцать фарсахов. Тун когда-то был большим городом, но в то время, когда я посетил его, большая часть его превратилась в развалины. Он лежит в долине и там есть проточная вода и подземные каналы. С восточной стороны города много садов. Есть там также и прочная крепость. Мне говорили, что там четыреста мастерских, где ткут ковры.

В городе во дворах домой много фисташковых деревьев, а жители Балха и Тохаристана полагают, что фисташки растут и встречаются только на горах. Когда мы выехали из города, этот стремянный эмира рассказал мне следующее: — Однажды мы выехали из Туна в Гунабад. Откуда-то появились разбойники н напали на нас. Несколько человек со страху бросилось тогда в колодец, соединенный с подземным каналом. У одного из этих людей был очень нежный отец. Он приехал и нанял какого-то человека, чтобы тот спустился в колодец и вытащил его сына. Приготовили все веревки и канаты, какие только у них были, собралось много народа и веревку пришлось спустить на семьсот гезов, чтобы человек этот мог спуститься на дно. Он привязал веревку к телу юноши и его вытащили, но он был уже мертвым. Когда этот человек вышел оттуда, он сообщил, что по каналу протекает огромное количество воды. Канал этот длиною в четыре фарсаха и вырыт, как говорят, по повелению Кай-Хусрау.[285]

Двадцать третьего Раби-ал-Ахир мы приехали в город Каин, от Туна туда считают восемнадцать фарсахов, но караван идет не меньше четырех дней, так как фарсахи очень тяжелые. Каин — большой укрепленный город, вокруг кремля его вырыт ров. Соборная мечеть находится посреди кремля, в ней, в том месте, где максурэ, есть чрезвычайно большая арка, каких я не видывал в Хорасане, арка эта к самой мечети не подходит. Все здания в городе снабжены куполами.

Если от Каина направиться к северо-востоку, в восемнадцати фарсахах будет Зузаи, к югу, в тридцати фарсахах, — Герат. В Каине я видел одного человека по имени Абу-Мансур Мухаммед ибн-Дуст. Он, как говорили, обладал познаниями во всех науках — и в медицине, и в астрологии, и в логике. Он задал мне такой вопрос: — Что ты скажешь, есть какая-нибудь материя за пределами небесного свода п звезд? — Материей, — ответил я: — мы называем только то, что находится под этим небесным сводом, все остальное же нет... — А как ты скажешь, — спросил он: — есть за пределами этих сводов что-нибудь нематериальное? — Неизбежно, — ответил я: — ибо мир ограничен, пределом его считают свод сводов. Пределом же называют то, что отделяет одно от другого. Если это установлено, приходится сделать вывод, что то, что находится за пределом небесного свода, не похоже на то, что в его пределах... — Так, — продолжал он: — если разум заставляет принять существование этого нематериального, то есть ли у него в свою очередь предел? Если есть, то до каких пор оно простирается? Если же нет, то каким образом безграничное может быть преходящим?

О таких вещах мы толковали некоторое время. — Все это чрезвычайно смущало меня, — молвил он. Я заметил: — Кого это не смущало?..

Короче сказать, по причине смуты, вызванной в Зузане Убейдом Нишапури, и восстания правителя Зузана мне пришлось пробыть в Каине целый месяц. Там я отпустил стремянного эмира Килеки. Из Каина я выехал, направляясь в Се-рахс и второго числа месяца Джумада-л-Ухра[286] я прибыл туда. От Басры до Серахса я насчитал триста девяносто фарсахов. Из Серахса я поехал через рибат Джа'фари, рибат Амрави и рибат Ни'мети... Все эти три рибата лежат на дороге неподалеку друг от друга. Двенадцатого Джумада-л-Ухра я прибыл в город Мерверруд, через два дня выехал оттуда и через Аб-и Герм девятнадцатого числа прибыл в Бариаб, что составляет тридцать шесть фарсахов.

Эмиром Хорасана был Чагры-бек Абу-Сулейман Дауд-ибн-Микаил ибн Сельджук. Он находился в Шибургане и собирался ехать в Мерв, свою столицу.

Мы по причине небезопасности дорог поехали на Сенгилан, а оттуда через Се-дерэ проехали и Балх. Когда мы приехали в рибат Се-дерэ, я услышал, что брат мой Ходжа Абу-л-Фатх Абд-ал-Джалиль находится в свите везира эмира, некоего Абу-Насра.