Клавиши из слоновой кости и черного дерева издавали волнующие и таинственные звуки.

На крышке инструмента была изображена сцена, на которой деревья с сидящими на ветках птицами, наклонились, чтобы слушать божественного певца Орфея, дикие животные, ставшие внезапно ручными, улеглись у его ног. Екатерине захотелось, чтобы такая картина украшала одну из стен в этом зале. Она представила, что пройдет несколько лет и, став королевой Франции, сможет, как сейчас Франциск, выбирать и покупать произведения искусства, оценивать достоинства которых ее научили с детства. Если она захочет заказать картину гениальному живописцу, то просто пошлет к нему доверенных лиц, чтобы заключить договор.

Композиторы Гудимель и Сертон переложили на музыку тридцать псалмов Давида и написали ноты для хорового ансамбля, арфы и филистимской лютни, а по просьбе Екатерины написали ноты и для клавикордов к семнадцатому псалму, который она решила исполнить вместе с небольшой группой певцов. Давид «слова сей песни рек в тот дивный день, когда Господь помог ему в беде». Ударив по клавишам, Екатерина запела псалом. Слова, переложенные на стихи Клеманом Маро, хорошо ложились на музыку:

«Возлюблю тебя, Господи, крепость моя! Господь – твердыня моя и прибежище мое.

Избавитель мой, Бог мой, – скала моя, на него я уповаю, щит мой, рош спасения моего и убежище. Призову достопоклоняемого Господа и от врагов моих спасусь».

Пению Екатерину обучали с детства, а потому она могла заставить свой голос звучать радостно, скорбно или выразить сильное негодование.

Растревоженные струны не заглушили звука приближающихся шагов, который мгновенно уловил чуткий слух Екатерины. Она положила руки на клавиши и замерла, пытаясь усмирить свое сердце. К ней приближался Генрих. Он впервые заглянул к ней после своего возвращения из Пьемонта.

Она не вскочила, не бросилась к нему навстречу, не прервала неловкого молчания, когда он подошел к клавикордам и остановился напротив нее. Пусть на этот раз заговорит первым, а она притворится, что нисколько не унижена и его измена с Филиппой Дучче нисколько не ранила ее, а о связи с Дианой де Пуатье она даже не подозревает. Мысли проносились в голове, заставляя сердце биться чаще.

Генрих за время военного похода возмужал. Он стал красивым, мужественным, крепким, похожим на мощный дуб, который может укрыть и спасти от всех бурь и невзгод.

Под пристальным взглядом Екатерины, глаза которой, казалось, прожигали его насквозь, ему было неуютно. Он впервые обратил внимание на ее голос.

– Я тоже люблю петь, но особенно люблю слушать церковное пение. Катрин, ты, оказывается, прекрасно поешь.

Его слова разрядили напряжение, возникшее между ними.

– Анри, а почему бы нам не спеть вместе на концерте перед балом, который я устраиваю в ближайшие дни. На нем французские придворные услышат многоголосное пение. Оно мало известно во Франции. Это так красиво!.. Гудимель и Сертон уже репетируют с певцами.

К ее удивлению и радости, Генрих согласился. Он решил наладить отношения с супругой, ведь она это заслужила, а главное – так повелела Диана, из покоев которой он совсем недавно вышел.

– Она ваша супруга, монсеньор! Вас соединил Бог! – напутствовала своего любовника Диана, настойчиво выпроваживая к жене.

– Диана, не говорите со мной о дофинессе. Или вы хотите сказать, что больше не любите меня?

– О Генрих! Разве я не доказываю вам постоянно свою любовь и нежность?

– Так дайте мне еще более веские доказательства! Давайте снова покинем двор, будем принадлежать друг другу вдалеке от всех, свободные и счастливые! Только Диана и Генрих!

Скромность и таинственность всегда были в духе Дианы. После первой ночи страстной любви она стала приучать Генриха к мысли, что все должны думать: в их отношениях нет места сладострастию, следовательно, на людях Генрих должен быть особенно внимателен и ласков к своей жене. На прощание она нежно привлекла к себе своего верного рыцаря, поцеловала и подтолкнула к поступку, достойному его персоны.

– Генрих, вы никогда не должны так говорить. Мужчина, особенно если он наследник престола, должен вести себя осмотрительно и благопристойно.

В глубине души вдова сенешаля сильно страдала, что лишилась ореола безупречной супруги и, будучи одной из Пуатье, в крови которых присутствовала и королевская кровь, а не кровь банкиров, стала любовницей дофина. Только она, а не ее флорентийская родственница из рода Медичи, должна была бы подарить Генриху законных детей. Вот почему она требовала от Генриха целомудрия и скромности, неведомых придворным короля Франциска.

Безграничная любовь Генриха к Диане затмевала его гордость. За богатырской внешностью скрывалась слабость характера, потребность в нежности, ведь с матерью ему практически не пришлось пообщаться. В ласковых и страстных объятиях своей любовницы, в ее советах он нашел неприступное убежище, где можно было не опасаться презрения отца и скрываться от пылких домогательств навязанной ему отцом супруги. Диана наполняла его силой. Она его околдовывала. И хотя в сердце Дианы проснулись и нежность, и любовь к Генриху, ум ее оставался расчетливым.

На этот раз Генрих удивил Екатерину. Он широко и ласково улыбался ей: впервые после шести лет брака, в течение которых она всеми правдами и неправдами добивалась его благосклонности, после двух измен, которые потрясли и оскорбили ее до глубины души. Она снова очутилась во власти его чар, снова осознала, что любит только его со всеми достоинствами и недостатками. Ни его пренебрежительное отношение к ней, ни измены не смогли убить ее любви к нему.

«Умные люди, – с улыбкой глядя на мужа, подумала она, – а мы, Медичи, безусловно, умнейшие из людей, – умеют выжидать, чтобы оказаться победителями. Чувства должны время от времени отступать перед доводами рассудка».

Тонкие пальцы красивых белых рук снова коснулись клавиш и Екатерина запела: «Воздаст мне Господь по правде моей и по чистоте рук моих пред очами Его. С милостивым Ты поступишь милостиво, с мужем искренним – искренно».

Она пребывала во власти великих слов Давида. Ее утонченный вкус и голос прекрасно взаимодействовали с внутренним смыслом слов и музыки, словно разыгрывалась драма, звучала ранимая и возвышенная душа.

Генрих присоединился к жене, начал вполголоса подпевать. Голос у него был низкий и приятный.

«С избранным будешь поступать, как с избранным. С чистым – чисто, с лукавым – по лукавству его, ибо ты людей угнетенных спасаешь, а очи надменные унижаешь. Ты возжигаешь светильник мой. Господи; Бог мой просвещает тьму мою».

Наслаждение от пения наполнило их души ощущением прекрасного, а гармоничное слияние двух голосов, завораживающего женского и мощного мужского, неожиданно возникшим почтением друг к другу.

Екатерина почувствовала себя счастливой. «И в самых мрачных тучах наступает просвет», – ликовала она.

Костюмы, изготовленные по эскизам Екатерины, привели в восторг искушенных в таких приятных делах дам и кавалеров, как и устроенный ею необычный концерт перед началом бала.