Ах, как долго ей пришлось ждать этих мгновений! Она хотела его каждый день, каждую минуту, нуждалась в нем, но пока он не прикоснулся к ней, не осознавала, как отчаянно ей его не хватает.

– Марианна, любовь моя, ты понятия не имеешь, как сильно я тебя хотел, – пробормотал он ей на ухо, не переставая двигаться внутри ее тела.

Она словно обезумела. Он не только двигался в ней, но и ласкал ее руками, губами, и томительное наслаждение длилось бесконечно, постепенно нарастая.

Они вместе достигли вершины и перевалили через нее, содрогаясь в сладких судорогах, хватая ртом воздух.

Как и прежде, Белл достаточно владел собой, чтобы вовремя выйти из ее лона, с громким стоном излив свое семя ей на спину.

Марианна, безусловно, хотела его. В этом не было никаких сомнений. Но теперь, когда все закончилось, поняла, что опять совершила ошибку.

Она подождала, пока Белл встал, отошел к умывальнику, обмылся сам и смочил полотенце для нее, и потом сказала:

– Это больше не повторится.

– Но почему? Мы хотим друг друга! Меня желание не покидало ни на минуту…

– Я тоже хотела тебя… – призналась Марианна. – Но мы оба знаем, что у горничной и маркиза нет будущего.

На следующее утро Белл встал на рассвете, решив, что не может еще и день провести вместе с Марианной. Накануне он принес ей книги, и теперь был рад этому: у нее есть чем заняться, а он может со спокойной совестью отправиться к капитану Джонсу, с которым был хорошо знаком. К тому же он знал, что на борту находятся подозреваемые.

Джонс и Белл разработали план дальнейших действий на случай, если вдруг парочка потеряется, когда судно пришвартуется во Франции.

Белл убедил себя, что они с Марианной должны сосредоточиться на выполнении своей задачи, поэтому не могут проводить все время вместе. Но в глубине души он был вынужден согласиться с ней, что не следовало им заниматься любовью прошлой ночью и продолжать эту связь тоже жестоко по отношению к ней. Он сам не понимал, что в этой женщине особенного, почему к ней так тянет, что его хваленое самообладание дает сбой.

Марианна права: не может быть будущего у маркиза и горничной, однако в последнее время Белл все чаще задумывался почему. Он хотел бы продолжить общение с ней и дальше: они хорошие партнеры. Белл раньше всегда работал один, но оказалось, что с женщиной куда удобнее: можно было изображать супругов.

А брак… нет, это исключено. Он даже не знает, кто она. Да, ему известна ее фамилия, так же как и то, что ее братья служили в армии. Но это все. Маловато для серьезных отношений.

В любом случае он не может сделать ее маркизой, даже если бы захотел. Что касается брака, Белл вообще никогда всерьез об этом не думал. Нет, он, конечно, знал, что когда-нибудь ему придется жениться, чтобы произвести на свет наследника, но это «когда-нибудь» казалось очень далеким, да и времени думать об этом не было: все занимала работа.

Теперь, познакомившись с Марианной, он впервые задумался о будущем, и эти мысли так его пугали, что Белл сам себе удивился: он еще никогда в жизни не испытывал такого страха, даже когда приходилось смотреть в дуло пистолета.

В каюту он вернулся поздно вечером. К этому времени Марианна уже прикончила бренди. Оказалось, что напиток не так уж плох, тем более что ничего другого все равно не было. Разумеется, большую часть дня она провела за чтением, хотя ее всегда влекли воспоминания о том, как они с Беллом занималась любовью, поэтому продвинулась не слишком. Правда, книга «Чувства и чувствительность» ее задела за живое, тем более что одна из героинь носила ее имя.

Они поужинали, юнга унес посуду, и Марианна, присев на край койки рядом с Беллом, поинтересовалась:

– Тебе сегодня не надо больше встречаться с капитаном?

– Нет, почему ты спрашиваешь?

– Да вот хочу быть уверена, что ты не сбежишь, если я опять спрошу, почему ты совсем не пьешь?

Его лицо исказила гримаса.

– Ты ведь поняла, что я не хочу об этом говорить, так в чем же дело?

– Ну… так, интересно.

Белл снял ботинки, привалился спиной к стене. Марианна, немного поколебавшись, последовала его примеру.

– Неужели все так плохо, что ты не можешь сказать?

Их руки лежали на матрасе рядом, пальцы соприкасались, но Белл убрал свою, с шумом выдохнул, потер ладонью лицо и, не глядя на нее, сказал:

– Мой отец пил, много. И превращался в животное.

Судно качнуло, и Марианне пришлось схватиться за его плечо, чтобы не свалиться с койки. А Белл продолжал говорить, будто ничего не заметил:

– Еще мальчишкой я дал зарок никогда не брать в рот спиртного.

– Надеюсь, тебя не шокирует, что я иногда выпиваю?

– Нисколько, – заверил ее Белл, – все мои друзья пьют, а Уортингтон и Кендалл даже временами злоупотребляют.

Марианна немного помолчала, но любопытство взяло верх:

– Твой отец… он что, проявлял жестокость?

Белл потер рукой лоб.

– Да, но, как правило, к матери, даже поднимал на нее руку.

– О господи! – Марианна инстинктивно сжала его ладонь, но Белл поморщился.

– Я не люблю говорить об этом.

Он опять устремил невидящий взор на стену, хотя вряд ли ее видел.

– Еще ребенком я видел синяки на лице и руках матери. Тогда я не понимал, откуда они, но когда стал старше, как-то раз, услышав их крики, вбежал в ее комнату, увидел, как он ее бьет, попытался остановить…

Белл судорожно вздохнул, словно заново переживал тот ужас, тряхнул головой.

– Я выбежал оттуда с парой синяков, но не это было самое страшное. Мне претила сама мысль, что я не в силах остановить его, не позволять причинять ей боль. – Белл стиснул зубы, глаза его сверкали гневом.

Марианна положила руку ему на плечо.

– Это, наверное, было ужасно.

– Да, но лишь до тех пор, пока я не подрос настолько, чтобы ее защитить. Когда мне было двенадцать и я приехал из Итона домой на каникулы, я смог дать ему отпор. Ублюдок получил такой удар в челюсть, что рухнул как подкошенный и долго не мог прийти в себя. А когда он наконец очухался, я ему пригрозил, что, если еще хоть раз тронет ее, убью его.

– Ну и как, помогло?

Белл кивнул.

– Да, он больше никогда ее не бил.

– Ну слава богу!

– Было все нормально до тех пор, пока… – Он судорожно вздохнул. – На смертном одре отец послал за мной, но я отказался прийти.

Марианна ахнула, но, опомнившись, неуверенно проговорила:

– Тебя нельзя за это винить.