по себе. Он понимает, что рассказы учителей наверняка лживы, но доказать это ему нечем. Необходимость сидеть, точно в клетке, и слушать их досаждает ему, однако он слишком благоразумен, чтобы протестовать или хотя бы возражать. Он тоже читает «Кейп таймс» и знает, как поступают с «сочувствующими». И ему вовсе не хочется, чтобы его разоблачили и подвергли остракизму.

Хотя мистер Уэлан далеко не в восторге от необходимости преподавать Писание некатоликам, но все-таки и полностью уклониться от чтения Евангелия в классе он не может.

– «Ударившему тебя по щеке подставь и другую»[41], – читает он из Луки. – Что хотел сказать этим Иисус? Подразумевал ли он, что нам следует отказаться от попыток постоять за себя? Что мы должны вести себя, как самая что ни на есть размазня? Разумеется, нет. Иисус говорит: если к тебе приближается хулиган, которому не терпится подраться, не давай себя спровоцировать. Для улаживания разногласий существуют способы и получше кулачной драки… «Всякому имеющему дано будет, а у неимеющего отнимется и то, что имеет».[42] Что хотел сказать этим Иисус? Хотел ли он сказать, что обрести спасение можно только одним способом – раздав все свое имущество? Нет. Если бы Иисусу требовалось, чтобы мы ходили в лохмотьях, он так и сказал бы. Но Иисус говорит притчами. И говорит он, что те из нас, кто действительно верует, получат награду на небесах, а те, кто не верует, будут страдать в аду от вечной муки.

Интересно, думает он, консультируется ли мистер Уэлан – прежде чем преподносить такие доктрины некатоликам – с другими братьями, в частности с братом Одило, здешним казначеем, взимающим плату за обучение? Мистер Уэлан, учитель-мирянин, явно считает некатоликов обреченными на вечное проклятие язычниками. Сами же братья вполне терпимы.

Несогласие с тем, что он слышит от мистера Уэлана на уроках, посвященных Писанию, пускает в нем глубокие корни. Он уверен, что об истинном значении притч Иисуса мистер Уэлан и понятия не имеет. И хотя сам он атеист и всегда был атеистом, ему кажется, что Иисуса он понимает лучше, чем мистер Уэлан. Иисус ему не нравится – уж слишком легко он выходит из себя, – однако мириться с Иисусом можно. Иисус, по крайней мере, не изображает из себя Бога и умирает, не успев стать отцом. В этом и кроется сила Иисуса; именно так Иисус сохраняет свое могущество.

Впрочем, есть в Евангелии от Луки одно место, чтения которого он слышать не желает. Когда они добираются до этого места, он замирает и затыкает уши. Женщины приходят к гробу, чтобы умастить тело Иисуса. Но Иисуса там нет. Вместо него они видят двух ангелов. «Что вы ищете живого между мертвыми? – говорят ангелы. – Его нет здесь: Он воскрес»[43]. Если он не заткнет уши, если позволит этим словам войти в них, то случится вот что: он запрыгнет на свой стул и завопит в ликовании. Чем и поставит себя на веки вечные в дурацкое положение.

Он не чувствует, что мистер Уэлан желает зла лично ему. Тем не менее самое большее, что ему ставят по английскому языку, – это 70. А с 70 первым в классе по английскому ему не стать: ученики, к которым мистер Уилан благоволит в большей мере, легко обходят его. Не лучше обстоят у него дела и с историей и географией, обе кажутся ему еще более скучными, чем прежде. Высокие оценки достаются ему только по математике и латыни, благодаря чему он и оказывается в голове списка учеников, слегка опережая Оливера Матера, швейцарского мальчика, который до его появления считался самым умным в классе.

В лице Оливера он получает достойного противника, и соблюдение его давней клятвы – всегда приносить домой табель, в котором он будет назван первым учеником, – становится для него вопросом – и беспощадным – личной чести. И хотя матери он ничего об этом не говорит, но внутренне готовится к наступлению непереносимого дня, когда придется сказать ей, что в классе он – второй.

Оливер Матер – мальчик мягкий, улыбчивый, круглолицый, ничего, судя по всему, не имеющий и против второго места. Каждый день он и Оливер состязаются друг с другом в игре «вопрос-ответ», которую проводит брат Габриэль, строящий мальчиков в ряд и прогуливающийся вдоль него вперед-назад, задавая вопросы, на которые следует отвечать за пять секунд: тот, кто отвечает неверно или не знает ответа, отправляется в конец ряда. К концу игры первым в ряду неизменно оказывается либо он, либо Оливер.

А затем Оливер вдруг перестает появляться в школе. Месяц проходит без объяснений, но в конце концов брат Габриэль все же объявляет ученикам, что Оливер лежит в больнице, у него лейкемия и каждый должен помолиться за него. Мальчики наклоняют головы, молятся. Поскольку он в Бога не верит, то и не молится, а просто шевелит губами. И думает: все решат, что я желал Оливеру смерти, чтобы наверняка оказаться первым.

Оливер так и не возвращается. Умирает в больнице. Мальчики-католики присутствуют на посвященной ему заупокойной службе.

Угроза миновала. Дышать становится легче, но прежнее удовольствие, которое доставляло ему первое место, теперь испорчено.

Глава семнадцатая

Жизнь в Кейптауне далеко не так разнообразна, как вустерская. В уик-энды, скажем, заняться тут нечем – только и остается, что читать «Ридерз дайджест», слушать радио и стучать о стену крикетным мячом. На велосипеде он больше не катается: ездить в Пламстеде некуда, это мили и мили домов, тянущихся в любом направлении, к тому же и «смитса» он вроде как перерос – велосипед этот кажется ему теперь детским.

В общем, катание на велосипеде по улицам представляется ему делом глупым. Да и другие занятия, когда-то поглощавшие его, лишились былого очарования: сборка моделей из конструктора, коллекционирование марок. Он не понимает больше, почему тратил на них время. Теперь он проводит часы в ванной комнате, разглядывая себя в зеркале, и то, что он видит, ему не нравится. Он перестает улыбаться, практикуется в хмурости.

Единственная страсть, нисколько в нем не ослабевшая, – это страсть к крикету. Он не знает никого, увлеченного крикетом так же, как он. Конечно, он играет в крикет в школе, однако ему этого не хватает. У их дома в Пламстеде имеется выстланная шиферной плиткой веранда. На ней он и играет, держа биту в левой руке, бросая мяч в стену правой и отбивая, когда тот отскочит, воображая что вокруг – крикетное поле. Час за часом он запускает