без разницы. А коль ищут, то могут напасть на их след. Значит, нужно поторопиться.

— Думаю, они попытаются взорвать мост в ближайшую же ночь, — сказал Соловей. — В крайнем случае не в эту, а в следующую ночь. Рябов прав, им надо торопиться.

— Скорее всего, это будет именно эта ночь, — сказал Терко.

— Почему ты так считаешь? — спросил Богданов.

— Ну, тут все как раз понятно, — усмехнулся Терко. — Ближайшая ночь с субботы на воскресенье. А что такое воскресенье? Это выходной. Значит, народу на мосту будет мало. А может, и вовсе никого не будет. Как-никак ночь.

— Ночь на воскресенье — самое злодейское время, — проговорил Чудояков. — В это время из тайги выходит всякая нечисть творить злые дела.

— Опять лирика? — нахмурился Богданов.

— Какая уж тут лирика, когда напали на вездеход, забрали взрывчатку и убили человека? — покачал головой Чудояков. — Никакой лирики, а самая что ни на есть правда.

— Ночь с субботы на воскресенье, ночь с тридцать первого июля на первое августа… — рассеянно то ли проговорил, то ли пропел Терко.

— Что? — глянул на него Богданов.

— Ничего, это я так, для собственного душевного равновесия, — отмахнулся Терко. — Хотя… Сколько раз я сталкивался с тем, что всякие злодейские акции совершаются именно на стыке дат! То накануне большого праздника, то к началу месяца… Отчего-то любят господа диверсанты и прочие им подобные личности всякие круглые и торжественные даты!.. А между прочим, наступающая ночь и есть та самая дата. Ночь на первое августа. Да… Предчувствие у меня, братцы, что именно в эту ночь все и случится.

Никто при этих словах ничего не возразил Степану, и никто не поднял его на смех. К предчувствиям спецназовцы относились со всей серьезностью.

— Ладно, — сказал Богданов. — С мостом, похоже, мы разобрались… Или нет? Прохор, — он глянул на Эльчина, — ты, кажется, хотел что-то сказать…

— Да, — кивнул Эльчин, — хотел. Я вот думаю: а что, если диверсанты уже успели заложить взрывчатку под мост? Почему никто из нас об этом не сказал ни слова?

— Потому, что ты думаешь неправильно, — ответил ему Соловей. — Когда бы они успели ее заложить?

— Допустим, минувшей ночью, — сказал Эльчин. — Вчера они добыли взрывчатку, ночью ее заложили, а следующей ночью взорвут. Почему же нет?

— Это вряд ли, — сказал на этот раз Дубко. — Такие дела слишком быстро не делаются. Что такое ограбление вездехода, да еще и с убийством? Это шум, кутерьма, много народа… Значит, нужно выждать — хотя бы сутки. Ну, пока кутерьма немного уляжется.

— А потом, — сказал Соловей, — для чего им закладывать взрывчатку загодя? Ведь это же не мина с дистанционным действием, а, так сказать, мирная взрывчатка, которая может взорваться только от присоединенного к ней шнура. Ну и представь: они заложили взрывчатку, протянули к ней шнур, а этот шнур кто-то взял, да и обнаружил! Может такое быть? Теоретически — да. Значит, может быть и практически. А это для диверсантов — полный крах. Для чего же им лишний раз рисковать? Нет, они будут действовать наверняка. То есть заложат взрывчатку в самый последний момент. Ну а под шумок, то есть когда взорвется мост, и скрыться недолго. Кто их будет искать в этот самый момент?

— Все, прения закончены! — поднял руку Богданов. — Тем более что времени у нас в обрез. Теперь вот что: нам необходимо добраться до того места, где было совершено нападение на вездеход. И чем быстрее, тем лучше. Не забудьте рюкзаки со снаряжением, спорщики!..

Глава 16

Проплутав по тайге почти двое суток, Стриж наконец сориентировался и, таким образом, определился, где он находится. Ну а определившись, выбрал верное направление и вскоре вышел к строящейся магистрали.

Он возник из тайги, как некая лесная нежить — заросший, оборванный, с бегающими глазами. Какое-то время он молча смотрел на работавших на магистрали людей, а люди с таким же молчаливым удивлением смотрели на него.

— Ты откуда взялся, браток, в таком виде? — наконец спросил кто-то из строителей. — Кто ты есть вообще?

— Начальство мне нужно, — хриплым голосом ответил Стриж. — Лучше, если милиционер… Есть здесь милиционер?

— Вона как — милиционер! — удивленно хмыкнул строитель. — А зачем он тебе? Никак ты что-то натворил? Ну, так и расскажи нам, что такого ты натворил… Расскажи, не тушуйся. А мы поразмыслим. Здесь, братишка, милиция — редкий гость. А что ей тут делать? Здесь мы сами себе и милиционеры, и народные судьи.

— Милиционер мне нужен! — упрямо повторил Стриж. — Срочно! У меня важное сообщение. А какое — не вашего ума дело!

— А что это ты такой дерзкий?.. — нахмурился строитель, но другой строитель, на вид постарше, перебил его:

— Уймись, Василий. Что ты взъелся на человека? Может, у него и вправду какое-то важное дело… Слышал или нет — недалеко от «Комсомольской» было нападение на вездеход со взрывчаткой? Говорят, что еще и человека там застрелили?

— Да слышал я! — скривился Василий. — Все об этом слышали!

— Вот и остынь. А ты, парень, погоди тут, — обратился строитель к Стрижу. — Кажись, где-то тут мелькал наш участковый Окуньков. Братцы, кто видел Окунькова?

Окуньков был найден и объявился через двадцать минут.

— Кому это я тут понадобился и для чего? — еще издалека спросил он.

— А вот ему, — указали рабочие на Стрижа, который в изнеможении сидел на штабеле новых шпал.

Окуньков подошел к Стрижу. Стриж, увидев милиционера, поднялся со шпал.

— Ты кто такой? — спросил милиционер.

— Отойдем в сторону, — сказал Стриж. — Надо поговорить…

Они отошли в сторону — так, чтобы их не слышали рабочие, и присели прямо на насыпь.

— Пожрать у тебя что-нибудь найдется? — спросил Стриж у Окунькова. — Считай, трое суток ничего не ел…

— Это почему же так? — спросил Окуньков, с любопытством глядя на Стрижа.

— А ты сперва накорми, а потом спрашивай, — мрачно усмехнулся Стриж. — А то, чего доброго, грохнусь в обморок. И ничего ты от меня не услышишь…

У Окунькова были с собой бутерброды с салом. Оно и понятно — участок у него был большой, Окуньков зачастую дневал здесь и ночевал, а столовых и ресторанов на трассе не было. Приходилось иметь при себе запас еды. Окуньков порылся в вещмешке, который висел у него на плече, и вытащил оттуда краюху хлеба со шматом сала на ней.

— Вот, — сказал Окуньков. — А больше у меня ничего и нет.

— Благодарю. — Стриж буквально выхватил еду из рук участкового и впился в нее зубами.

Какое-то время Окуньков с участием и жалостью наблюдал за тем, как Стриж ест. Когда от краюхи и сала