Но пока что сражаются другие — на фронтах необъявленной войны…

* * *

Бруствер, который он выложил и укреплял по мере возможности — был изрядно потрепан близким разрывом, но все еще держался. Лицо саднило — попавшая совсем рядом пуля вбила в кожу землю и мелкие осколки камня, отчего казалось, что его отхлестали крапивой, от души так отхлестали, как последний раз маменька. Гораздо хуже было с патронами. Один полный магазин, один початый — там трассирующие. И тот, что в винтовке — в нем еще десяток.

И все.

Пыль скрипела на зубах. Чеченская, золистая земля. Земля, за которую убивают и умирают люди…

Проклятая земля…

— Эй, студент!

Князь повернулся. Вольноопределяющийся Беленко, здоровенный, чуть дурковатый — ухмыльнулся, бросил на шинель пригоршню магазинов. Один… два… три… пять. Пять магазинов, доверху набитых остроконечными, готовыми нести смерть пулями.

Сто патронов.

— Откуда?

— Батя ваш — приказал резерв вскрыть. Чего там… все равно помирать…

Глядя на помрачневшее лицо курсанта Гатчинской школы воздухоплавания — вольноопределяющийся тоже посерьезнел лицом.

— Щас разнесу и подойду. Сходишь на проведки…

Да уж…

Чтобы отвлечься от дурных мыслей — молодой князь достал из кармана последнюю модель складной трубы, настоящей, цейссовской. Разложил и начал осматривать — в который уже раз — диспозицию противника.

Конечно — в селении они кишмя кишат. Брать его штурмом — дело для целого полка: у чеченцев каждый дом как крепость. Они складывают заборы из камня и глины, высотой выше человеческого роста, дома у них чаще всего тоже из камня, окна как бойницы…

Несколько снайперов в лесу. Они — наиболее опасные. А в селении — как минимум один миномет. Интересно — откуда они его взяли? И откуда они взяли современные винтовки — черт возьми, откуда?

Подсознание подсказало — да оттуда же, откуда и всегда. Ты что — не знаешь?

Интересно — кто он?

Он понимал, что среди чеченцев — наверняка есть военный советник. И скорее всего — это англичанин — хотя он может выглядеть как угодно, у англичан обширные владения, и не стоит думать, что все, кто там живут — ненавидят англичан и только и мечтают об освобождении. Это — сказал им на лекции знаменитый полковник Биязи[61] на своей закрытой лекции. Уж он то знает, что к чему…

Оставалось понять — где он. А потом — постараться убить. Хотя шансов — один на миллион. Но он все равно — должен постараться его убить…

Странно, но он не испытывал к чеченцам такой ненависти, которую он испытывал к этому англичанину. Чеченцы — те же, с кем он дрался несколько лет назад, дрался жестоко, кость в кость — дерутся за свою землю. За свой народ. За свое право быть такими, какие они есть — пусть это и плохо. И они — русские — здесь не просто так, они здесь для того, чтобы прекратились грабежи и разбойные набеги. Смешно думать, что русским нужна эта земля и эти горы… какая земля, когда чеченцы, для того, чтобы накосить травы для скота, связываются веревкой, и косят на таких горных склонах, на которых в одиночку косить невозможно — тут же свалишься вниз. Русские пришли сюда потому, что иначе нельзя, потому что иначе будут продолжаться набеги, и невозможно будет жить. И русские — несут нормальную жизнь и самим чеченцам, для которых лучше выучиться грамоте и пойти работать на приисках, или в армию — чем бандитствовать и погибнуть в очередном налете. Но вот этот англичанин, эта мразь… вот он то сюда пришел совсем не с добрыми намерениями. Он пришел сюда для того, чтобы возбудить простых и бесхитростных, легко вспыхивающих чеченцев на мятеж против власти, против Его Величества, чтобы сделать хуже и Его Величеству, и русским, и России и даже самим чеченцам, которые уже погибли и которым еще предстоит погибнуть. Он пришел, чтобы сеять раздоры и смуту, чтобы ослаблять, чтобы сделать только хуже — и уже поэтому он заслуживает смерти. Нельзя дать ему уйти живым…

Вот только — как его найти и убить? Поле, отделяющее укрепление от населенного пункта безжизненно, в горах — никого не видно, но они там. Снайперы, меткие стрелки — а все чеченцы меткие стрелки. Побежать — не пробежишь и сотни метров…

Словно подтверждая эту мысль — в бруствер ударила пуля. Молодой князь только поморщился… зацепить не зацепит, если он не совершит ошибку. А он ее не совершит — потому что он несколько лет прожил здесь, и не менее хитер, чем те, кто сейчас ищет цель прорезью прицела…

За спиной — послышались осторожные шаги, князь повернулся. Вольноопределяющийся Беленко — пробрался к нему, лег рядом. Его заметили — пуля пропела над ними и ударилась в деревянные стены укрепления. Выше…

— Иди. Я сменю…

Князь сплюнул в сторону накопившуюся во рту горькую слюну.

— Патроны зря не трать…

Вольноопределяющийся ухмыльнулся

— Это уж верно, Ваше Высокоблагородие…

Пригнувшись, молодой князь Шаховской пошел назад по траншее. Он был сыном полка, точнее — сыном гарнизона, этого укрепления на фоне гор, последней точки присутствия власти в этих горах. Его все хорошо знали — и солдаты, и вольноопределяющиеся, и казаки. Он был сыном командира, он делил несколько лет с ними все радости и невзгоды тяжелой и опасной службы в горах, он, как и все рисковал. Все радовались, когда он поступил в Гатчинское воздухоплавательное — он станет не пушечным мясом, а летным офицером, авиатором, командиром стратегического бомбардировщика. В тридцатые годы авиаторы были если не как Боги, то ненамного ниже его — одиночки, покорители неба, новые рыцари, сходящиеся друг с другом в смертельной схватке на ревущих моторами машинах. Но даже сейчас, когда крепость оказалась в опасности — он оказался здесь, с ними. В одних окопах, делящим с ними один хлеб и одни пули. И получается — когда командир был при смерти, вряд ли кто-то кроме него, военного дворянина, мог повести за собой людей. Принять командование — люди нашлись бы и без него. А вот повести за собой людей… на это способен не каждый, и погоны тут ни к чему.