Полиция свирепствует, но пожар разгорается лишь сильней. В 1879 году убийства, покушения, перестрелки становятся чуть ли не обыденным явлением. В феврале застрелен харьковский губернатор князь Кропоткин и зарезан полицейский агент Рейнштейн. В марте стреляли в нового шефа жандармов Дрентельна. В мае при захвате киевской подпольной типографии произошел кровопролитный бой – было произведено 60 выстрелов.

Военные суды исправно работали, революционеров сажали в тюрьму, казнили. Но террор не стихал. Арестовывали отдельных подпольщиков, но разгромить подпольную организацию не могли. Времена, когда профессионалы-полицейские легко справлялись с дилетантами, остались в прошлом.

Второго апреля 1879 года, через тринадцать лет после каракозовской попытки, в государя опять стреляли. Один из землевольцев, бывший студент, потом учитель, кузнец (обычная для народника биография) Александр Соловьев, разуверившись в полезности агитационной работы, попросил у «центрального кружка» разрешения на цареубийство. Большинством голосов предложение было отвергнуто. Тогда молодой человек решил действовать самолично. Он подбежал к гулявшему по Дворцовой площади Александру с револьвером и открыл огонь. Все кроме императора застыли в растерянности. Помазанник же кинулся бежать зигзагами, увернулся от четырех пуль и остался цел. Соловьев принял яд, но его откачали и публично повесили.

И снова правительству показалось, что проблему можно решить административными методами, как в 1866 году.

Покушение Соловьева. Гравюра

Здесь государь соизволяет обратить внимание на стреляющего, но не убегает от него (как было на самом деле)

В апреле учреждаются «временные генерал-губернаторства» – там, где ситуация была тревожнее всего: в Петербурге, Харькове и Одессе. В этих городах фактически вводится военное положение. Генерал-губернаторам дают чрезвычайные полномочия. Это полководцы, прославившиеся на недавней войне: герой Шипки генерал Гурко, герой Плевны генерал Тотлебен, герой Карса генерал Лорис-Меликов. «В видах предоставления полиции большей самостоятельности и для возвышения ее значения и авторитета» она выводится из-под юрисдикции местных судов. Теперь полиция имеет право по собственному усмотрению отправлять в ссылку не только тех, кто подозревается в антиправительственной деятельности, но любого, кого сочтет возмутителем «общественного спокойствия». Назначения в земские и городские органы самоуправления ставятся под контроль начальства. В правительстве рассматривается вопрос о «вреде образования для неподготовленных умов». Татищев деликатно формулирует этот щекотливый вопрос следующим образом: «Не следует ли положить предел искусственной поддержке весьма распространенного стремления перемещаться путем высшего образования из одного общественного слоя в другой?» Подобная мера была вызвана высокой долей студентов-разночинцев в революционных организациях.

В общем, верховная власть пребывала в полной растерянности и, плохо понимая природу кризиса, боролась не с его причинами, а с его проявлениями.

Тем временем в революционном движении окончательно возобладала линия на вооруженную борьбу. Летом 1879 года «Земля и воля» разделилась на две организации. Меньшинство, по-прежнему верившее в силу слова, продолжило заниматься пропагандой среди крестьянства – так же безуспешно, как раньше. Эта группа называлась «Черный передел» (термин звучит зловеще, но означает всего лишь деление земли поровну). Последние народники скоро окончательно вывелись. Одних арестовали, другие эмигрировали, третьи отошли от движения.

Большинство же бывших землевольцев создали боевую партию «Народная воля», во главе которой стоял Исполнительный комитет. Он сразу же заявил, что пойдет каракозовско-соловьевским путем и обозначил свою главную цель: убить Александра Второго. Логика была очевидна: раз вся система держится на одном гвозде, то надо этот гвоздь уничтожить, и тогда конструкция рухнет. «Революционные теоретики доказывали, что волна покушений на высших правительственных чиновников достигнет двух целей: деморализует и, возможно, остановит правительственную машину, одновременно продемонстрировав крестьянству уязвимость монархии, на которую оно взирало с таким благоговением», – пишет Р. Пайпс.

Приговор Исполнительного комитета, вынесенный 26 августа, гласил: «Александр II – главный представитель узурпации народного самодержавия, главный столп реакции, главный виновник судебных убийств; четырнадцать казней тяготеют на его совести, сотни замученных и тысячи страдальцев вопиют об отмщении. Он заслуживает смертной казни за всю кровь, им пролитую, за все муки, им созданные».

Началась настоящая охота на императора – вся Россия и весь мир напряженно следили, удастся народовольцам исполнить свое намерение или нет.

Но после соловьевской пальбы царская охрана была усилена, а органы тайной полиции за годы борьбы с крамолой многому научились. Эволюционировала не только революция. Училась себя защищать и монархия.

Политическая полиция, одна из вспомогательных опор «ордынского» государства, приобретала в России первостепенное значение всякий раз, когда верховная власть желала «закрутить гайки».

Иван Грозный, боровшийся с боярством и тешивший собственную паранойю, учредил Опричнину. Парвеню царь Борис, неуверенный в прочности своего положения, наводнил царство шпионами, принадлежавшими к ведомству Семена Годунова. Петр проводил свои непопулярные реформы при помощи грозного Преображенского приказа. Суровая Анна Иоанновна наводила страх кнутом и дыбой Тайной Канцелярии. В годы французской революции особые полномочия были предоставлены Тайной экспедиции. Николай Первый после декабристского восстания держал империю в ежовых рукавицах Третьего Отделения и Жандармского корпуса.

Но все эти сменявшие друг друга «органы госбезопасности» главным образом выполняли функцию устрашения. Они исправно собирали слухи и вылавливали говорунов, однако с настоящими заговорами справляться не умели.

Неконтролируемый рост оппозиционных настроений и их трансформация в подпольное революционное движение потребовали создания полицейской системы, способной к настоящей оперативной работе. И оказалось, что это совсем другая профессия, которую еще нужно изобрести.

В эпоху Александра Второго организация политического сыска в России еще только начинается, он действует методом проб и ошибок. Этот процесс не менее интересен, чем история революционного движения, потому что оно в конце концов выполнит свою задачу и прекратится, а государственные спецслужбы со всеми наработанными навыками останутся.

Реформа тайной полиции проводилась поэтапно и связана с именами двух «сильных людей» (обоих современники называли «вице-императорами») – графа Шувалова и графа Лорис-Меликова. Толчком к преобразованиям в обоих случаях стали попытки цареубийства.