– Хочешь, вместе пойдем, расскажу, как дело было, – он широко улыбнулся.

– Ладно тебе ерничать, – она вздохнула.

– Поехали, отметим, – завел он тоном искусителя.

– Не надо, Леш, я выдохлась, хочу домой, перевести дух и в себя прийти.

Это простое «хочу домой» произвело на Вольского сокрушительное впечатление. Он с поздним зажиганием осознал, что все его предлоги увидеться – подвезти, забрать, закончились ровно сейчас. Теперь, пока она не найдет работу, Альбина будет дома, со своим бездельником мужем. Общаться, гулять, проводить время и… лучше было к себе эту мысль даже не подпускать! Лекса замутило от мысли, что своим вмешательством он сыграл на руку противнику. Но в следующую секунду мысленно обругал себя. Что ему важней? Эгоист проклятый.

И предчувствие его не обмануло. Вечером того же дня он спросил, как прошло, получил ответ, что все в полном порядке, ее полностью одобрили и поддержали, и он битый час расхаживал по темной комнате и убеждал себя, что теперь у них не остается выбора и вскоре она придет к нему устраиваться на работу.

Но этого не произошло. А случилось ровно обратное.

Всю последнюю четверть того года Альбина много болела и пропускала, и по школе пополз слух, что мы расстались, потому что теперь моей парой стал Сема, а учебные дни разделились на две части. Если в тот день она писала, что не нужно ее встречать и вместе мы в школу не пойдем, это значило, что перед первым уроком мы встретимся с Семеном и будем трепаться о какой-то веселой ерунде. Я буду подкалывать девчонок, они будут смеяться, отчаянно и неумело строить глазки, а прочие одноклассники усядутся к нам на парту и на соседние столы, и до появления учителя мы будем ржать и общаться.

Если же ответ был «да, заходи» и мы вместе шли в школу, значит, все время до урока будет заполнено молчанием и моими мрачными мыслями. Я буду стоять рядом, бороться с собой, чтобы не наезжать и не припирать ее к стенке «Любишь или нет? Может, хватит страдать? Полгода прошло!» Один раз я ей такое высказал, в ответ Альбина разрыдалась и побежала от меня со всех ног. Я догнал, обнял, держал, не давая вырваться, пока она не успокоилась, и сам же в итоге извинялся. Все перемены я ходил хмурый и молчаливый и сразу уходил домой. Тренировался, кодил и нередко выслушивал от Семена в таком духе, что «Лошадь сдохла – слезь» – это он про наши отношения. И ближе к лету я от этого всего порядком устал.

Я ловил себя на мысли, что испытываю облегчение, когда на свой вопрос получаю «нет», что без Альбины на дискотеках веселее и что с ней у меня связаны только тягостные, серые, свинцовые мысли. Я выдохся, я злился, я дурел от того, что нужен кому угодно, только не ей! Хотел бы я захотеть кого-то еще… начать поглядывать на девочек и освободиться от чувства, которое тянуло меня на дно. Но я по-прежнему смотрел по сторонам и видел девочек. Обычных девочек, пока дома меня не ждала, но владела всеми моими мыслями заколдованная принцесса.

А девочки влюблялись, я это видел, да что там, регулярно получал записки, которые оставлял без ответа. Они плакались Семе на мою холодность, пытались выведать через него ответы на свои вопросы о моем сердечном статусе, как-то повлиять на меня через него. Друг в сговоры не вступал, на вопросы отвечал крайне мутно, но любил задушевно побеседовать то с одной, то с другой. И, бывало, уводил мою поклонницу в стан своих. А их тоже было немало, и отдельным ударом для меня стало то, что от теории секса к практике он перешел значительно раньше меня, в то время, как я уже вспомнить не мог, когда воздержание было для меня основной трудностью и именно оно мешало жить. Из глубины моих проблем пахло озоном, и я лишь наслаждался описаниями опыта друга и его планами, а сам все глубже и глубже погружался в трясину тоски и своей неразделенной любви.

Сема повстречался полтора месяца с одной, потом две недели с другой, успел завязать с серьезными отношениями и развязать, а я все не мог ответить себе на вопрос: «на что я надеюсь и как должен поступить?» Измучился сам и истерзал множество влюбленных сердец.

Мои родители видели, как я худею, серею и чахну, и, конечно, им это все не нравилось. С одной стороны, я перестал драться, приносить с учебы замечания и по моему поводу больше не звонил участковый. С другой, от их реального сына мало что осталось. По дому ходил угрюмый, раздраженный тип и постоянно огрызался. Отец не раз заводил со мной разговор о том, что любовь бывает жестока. Что за первой придет вторая и я не должен так уж убиваться. Я только молчал или высказывал что-то в духе: «Да что ты можешь знать о любви?!»

В общем, всем той весной пришлось нелегко. Я ждал лета с тоской. Экзамены, каникулы. Альбина, как водится, на все лето к бабушке. А что делать мне? Как мне будет без нее такой? Мучительно до невыносимости или легче и свободней?

В тот день, когда я получил свои оценки за год и устало приплелся домой, меня встретили оба родителя со странными напряженными улыбками. Усадили за кухонный стол и осторожно начали разговор, а не хотел бы я куда-нибудь поехать на лето? Обычно это означало спортивный или обычный лагерь, в лучшем случае в Крыму. Идея была неплохая.

– Нормально, – сказал я, – только я не хочу в Карелию. А на море я б поехал.

Они странно переглянулись и выложили на стол письмо. Я взял, развернул и чем дальше читал, тем шире становились мои глаза. Из написанного выходило, что я одобрен в программу обмена для школьников, и отправляюсь проходить обучение программированию в бизнес-школе Барселоны сроком на два месяца, и буду жить в патронажной семье. Все мои горькие мысли о лете вдали от Альбины наедине со своими чувствами смыло цунами восторга. Я вскочил, задыхаясь от радости, налетел с объятиями на матушку, потом на отца, потом звонил Семену и орал в трубку, что еду в Барселону, и еще несколько дней не мог уснуть по несколько часов от возбуждения и волнения.

Альбина этой новости мягко улыбнулась и сказала, что жутко рада за меня, что увидеть море – это ее мечта, и раз она сбудется у меня, то как будто бы с ней. И мое сердце тут же наполнилось теплотой и надеждой. Но вскоре после этого она уехала в Сибирь и перестала мне писать первой. А я погрузился в сборы и визовые хлопоты.

И вот, две недели, один чемодан, три часа самолетом спустя я вышел в аэропорту Барселоны навстречу лучшему лету своей жизни. Так мне казалось. Ну и само лето действительно было отличное. При чем тут оно? Это все я.

Семья, которая меня радушно встретила, с первого же разговора выявила для меня серьезную проблему. Они были исключительно испаноговорящие. Ни мой школьный английский, ни ругательства на русском, вставляемые для придания высказываниям сакральной силы, не помогали мне объясниться со своими опекунами, и мы деграднули до уровня пещерных людей, договариваясь жестами, звуками и немного Гугл переводчиком. Ребята оказались веселые, приятные. Улыбались, обнимались и пели хором всю обратную дорогу, пока я пялился в окно.