Я ее письма тебе не посылала и не пошлю, т. к. 1) не хочу, чтобы ты этот вопрос дальше разбирал, писал ей и т. п. 2) считаю оскорблением для меня с твоей стороны желание твое иметь как бы подтверждение моего впечатления. Ты, если не хочешь, не увидишь и из сотни писем. Если не веришь мне, то и не надо! По-моему, для тебя (не для меня) достаточны уже ее «сомнения» в моем понимании «Чаши». Ты же сам себе противоречишь.

Но, впрочем, я кончаю. Вся эта история m-me З. выеденного яйца не стоит. Я свои «сани» нашла и «не в свои» _н_е_ _с_я_д_у! Еще одно:

Не оскорбляйся за невинную Милочку: я никогда не придавала такого значения моим словам о ее приезде. Хорошо же ты меня видишь! Нет, не так уж мелочна! Я ненавижу несправедливость. И не позволю себе _н_и_к_о_г_д_а_ быть несправедливой к другим. Требую и к себе того же! Ты — несправедлив ко мне!

Если тебе записка Толена не понравилась, то что бы ты сказать был должен о Земмеринг? Если бы…..ты был объективен.

О, нет, я не хочу ее забыть. Люби, чти, превозноси кого и как хочешь. Но ты не смеешь мне не верить, пачкать меня подозрениями несправедливого отношения к этим двум… дамам. Как ты это можешь!?

Я на З[еммеринг] самою не обращаю ни малейшего внимания. Я месяцы тебе о ней даже не писала. Я была уверена, что ты бы душой почуял сразу ее обиду мне… Но оказалось иначе. Ты меня же за них оскорбляешь. Ты, ты, меня оскорбил! Я не могу писать дальше. Но знай, что ты меня обидел как никто доселе!!

Будь здоров и счастлив!

[На полях: ] Я свои «бунты» долго сдерживала!

Как будто я виновата во всем. За что казнишь?

Ты оскорбляешься за… Милочку… ты, который мне так…..немило… писал об Арнольде! Он же тебе _н_и_ч_е_г_о_ не сделал!

43

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

22. XI.41

Милый Иван! Сегодня послала тебе письмо… Злое. Я не хочу зла. Прости за м. б. слишком большую «страстность». Я хочу этим кончить тему о З[еммерингах]. Не хочу и не могу больше. Я, конечно, маленький человек, и не стою твоего мизинца, но я все же человек. И я имею право на достоинство этого человека! М-me З[еммеринг], как культурный человек, не смела (именно) _л_я_г_а_т_ь_ меня. Пойми, что мне _н_и_ _е_е_ отношение важно, а твое ко всему этому. Ты позволяешь, ты не возмущен.

Ты сам меня бьешь! Я сегодня больна. Мне плохо, кружится голова. Не спала всю ночь. Ты злишься на меня, за что?? 4 дня нет писем. Я иногда 10 дней от тебя ждала. Такое злопамятство у тебя о 2-х строчках! Ты их совсем не понял! Я тебе 7-го или 8-го послала125 с шофером в город для ускорения. М. б., потерял он?! Я иногда не могу идти на почту, потому остается письмо до утра. От нас почта 30 минут туда и 30 обратно. Я в дождь и холод не пошла. А вечером я тоже не могу.

М. б. потому вышла задержка. Эти дни я много читала (твоего), — писала реже.

Такая уж вина? Я плохо себя чувствовала. Мне трудно было писать. Я же не виновата, что живу в «щели уездной». Ты и ей меня уж уколоть успел. Я не люблю несправедливость!.. Я тоже в соборной Церкви126… была. Мой отчим ее и спас в Берлине, — развал был ужасный. Но там столько было безобразий после, что мы ушли. Я — нигде. Я Евлогия127 не чту. Молюсь просто — Богу. Ну, Христос с тобой! Будь здрав!

Благословляет тебя Оля

[На полях: ] Я не хочу, чтоб ты З[еммерингам] писал, но чтобы понял.

Иду все же на почту, хоть и вечер, и ветер с дождем. Не буду себя беречь.

44

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

23. XI.41

С праздником! Милый Иван!

Сегодня воскресенье, — я была в церкви, католической, правда, но все же приятно. Чудесное утро… солнце. Слушала орган и смотрела на… Девочку-Матерь, всю в солнце… белокурая, в легкой голубой тунике, в тяжелой золотой короне. Она была все время в свете. Чудесная. Удивительно проста, невычурна, красива, не похожа на обычные Ее изображения в деревенских храмах.

А то еще есть у них здесь _н_а_ш_а_ икона Страстной Божьей Матери, — та, что украли во время крестовых походов у православных католики. Копия с нее.

Я забегаю иногда в капеллу к ней, поставить свечку, взглянуть в _н_а_ш_ Лик, византийского письма. Всегда свечи, цветы, двери открыты. И на душе теплей и тише. Я пишу тебе коротко и четко, чтобы не утруждать больной твой глаз.

Был ли доктор-специалист? Что нашел? Лучше ли? Берегись ветра и пыли. Могу себе хорошо представить, как тяжело тебе в сумерках, без света. Я буквально страдаю от темноты… тоска поднимается… думаю похожа на ту, от которой начинают выть собаки.

Потерпи же несколько дней. Я не знаю, продолжаешь ли ты на меня дуться… думаю, что да, — писем нет от тебя. Знаешь, на все твои обвинения мне, я скажу тебе только одно… и навсегда:

«Бог правду видит». А ты?..

Как хочешь! Не видишь? Не хочешь видеть! Я не хочу никаких «трещин» — не углубляю! Буду писать тебе, несмотря ни на что, часто, по возможности каждый день. Чтобы все, что устранимо, — устранить из «причин» твоего раздражения на меня… Ты знаешь, как мне дорог твой покой…

Сегодня я с такой остротой почувствовала радость от православия!! Невыразимо! Ну, Бог да хранит тебя! Будь здоров и бодр. Оля

[На полях: ] Exprès я не могу посылать отсюда, — запрещено. Сама читала. Я посылала все же из Утрехта, бросая просто в ящик, — м. б., это имеет значение для контроля?!

11 ч. вечера

Раскрыла, уже запечатанный, конверт.

Ванечка, родной мой, любимый, душенька моя, все сердце у меня за тебя истомилось, душа изныла. Не могу я больше… Ты так мучаешь себя. Не надо. Поверить все не можешь мне, в искренность мою? Что же мне делать? Я не пишу много, я берегу твой глазок. Но мыслями я тебе говорю так много… Я все время с тобой!

24. XI.41

Письмо осталось еще до утра. Не смогла идти на почту.

Ночью я видела страшный сон.

И… дивный. Тебя видела. Не буду о нем писать подробно, —