и внесении требования об устранении нарушений закона; мы двадцать четвертого числа, через неделю то есть, дело истребовали, изучили и внесли требование об устранении нарушений закона…

— Ну и что? — не поняли мы с Лешкой.

— «…Поэтому, уважаемый адвокат, в удовлетворении жалобы вам отказано в полном объеме», — торжествующе процитировала Зоя и помахала бумажкой.

Мы уставились на нее.

— «Поскольку в настоящее время отсутствует предмет обжалования». Ну, что непонятно? Раз дело истребовали и нарушения нашли, то предмет обжалования отсутствует.

— Но так ведь истребовали дело по жалобе адвоката?

— Маша, не тупи. Ты же знаешь, удовлетворенная жалоба — это брак в работе. Надо отказывать под любым предлогом.

— Все, хватит! Маша, уйдем отсюда!

— Куда? Везде одно и то же.

Но Горчаков не дал мне поделиться с Зоей впечатлениями и уволок меня к соседям.

Соседи тихо злорадствовали по кабинетам, ожидая нашего с ними слияния. Назначенный к ним руководитель следственного отдела большим человеколюбом не слыл, и они потирали ручки в предвкушении того, что мы разделим с ними их участь. Как ни странно, у них никаких злободневных материалов по нашему району не накопилось. За время нашего отсутствия по нашему району не совершено было ни одного убийства, и даже ни одного какого-нибудь менее тяжкого преступления. Мы не верили своим ушам. Такого не случалось на нашей памяти ни разу: чтобы за две недели да никто никого не грохнул? Не изнасиловал, не хапнул взятки, не побил задержанных? Фантастика, да и только!

Вернувшись в свои (пока еще) кабинеты в районной прокуратуре, мы с Горчаковым еще пару часов слонялись друг к другу за разнообразными мелочами, художественно расставляли на столах стаканчики для ручек и магниты со скрепками и в конце концов обалдели от безделья. Горчаков, изнывая, даже протер подоконники и пересадил цветы. Еще немного, и он, возможно, приступил бы к поклейке обоев, но позвонил дежурный из РУВД с сообщением, что обнаружен труп. Это спасло Горчакова для общества как следственную единицу.

Практически одновременно со звонком дежурного в дверях горчаковского кабинета нарисовалась Зоя с предсказуемым вопросом, кто из нас поедет на труп. Мы с Лешкой, посовещавшись, решили съездить вместе, благо у нас нет пока начальника, который мог бы пресечь это разбазаривание рабочего времени. Просто пока неясно, у кого из нас будет дело, если там придется возбуждать убийство, и лучше нам обоим иметь представление о месте происшествия.

Зоя на это сказала, что умывает руки, а нам предоставляет делать, что нам в голову взбредет, и если хватятся, а нас обоих нету, — она ни за что не отвечает.

— Больно ты раньше отвечала… — проворчал Горчаков.

И мы пошли вниз, к машине. По дороге обсудили, что за труп нас ждет: в квартире, в своей постели — пожилой дядечка. Личность установлена, скорее всего — естественная смерть, от старости.

— Ну хоть что-то, — грустно сказал Лешка. — Не английская туристка, конечно, не мафия порнографическая, не высший свет, но хоть что-то, чтоб только квалификацию не утратить.

— Знаешь что, Леша, — покосилась я на него, — человек помер, а тебе лишь бы квалификацию оттачивать. На всех, знаешь ли, высшего света не хватит, не барин.

— А что делать? — возразил он. — Хочется уже не просто трупов, а таких, знаешь, с перчиком, поинтереснее. Знаешь, как у меня в Ницце руки чесались?

— Маньяк, — пробормотала я. Слышал бы нас кто-нибудь! Трупов ему подавай, да не простых, а с перчиком…

Да, труп, который нас ожидал, показался нам самым что ни на есть заурядным. Еще когда мы шли по мрачному петербургскому двору мимо облупившихся стен домов, исписанных старыми как мир афоризмами на тему любви и дружбы, а потом поднимались по темной лестнице, распугивая бродячих кошек, я стала склоняться к мысли, что два высококвалифицированных следователя, выехавших сюда, — это и впрямь непозволительное расточительство рабочего времени. Высшим светом здесь и не пахло, пахло болотом, потому что в подвале стояла вода, испарения поднимались вверх и пропитывали весь дом затхлостью. На влажных стенах сидели комары размером с колибри.

В квартире нас ожидала представительная компания в составе апатичного местного участкового и томящегося судебного медика, нам незнакомого. Делегаты от криминалистической лаборатории — ни эксперт, ни даже техник — нас не почтили присутствием. На лице участкового читалось: вот это да! За что такая честь — целая следственная бригада на этого прозаического покойника; они что, теперь всегда будут толпами выезжать?

— Где криминалист? — наехал Лешка на участкового.

Тот пожал плечами.

— Зачем?

Горчаков кивнул на труп, притулившийся в углу комнаты на кровати.

— Вы, может, не в курсе: я приехал труп осматривать. И хочу иметь фототаблицу.

— Давайте, я вам на телефон сниму, — дипломатично предложил участковый.

Медик тяжко вздохнул:

— Ждем криминалистов?

— А вы еще не смотрели труп? — поинтересовалась я. — Что там по причине смерти?

Медик дико взглянул на меня.

— Я без следователя никогда не смотрю.

— А вы? — повернулась я к участковому.

Оп поднял брови.

— Что — я?

— Вы труп смотрели?

— Ну вот же я сижу напротив. И вижу его, — участковый разговаривал со мной терпеливо, как с больной.

— На нем раны есть? Повреждения? Следы насильственной смерти?

— Да какая там насильственная смерть, — пожал он плечами. — Дедку сто лет в обед. Прилег и не проснулся.

— А в квартире все в порядке? Ничего не пропало? — приставала я к нему, пока Горчаков скандалил по телефону с дежурной частью насчет криминалиста.

— Да вы сами посмотрите, что тут брать? — участковый плавным жестом обвел интерьер.

Резон в его словах, конечно, был. Интерьер представлял собой крошечную однокомнатную квартирку, в которой мы и в этом составе с трудом умещались, а что будет, когда еще криминалист приедет? Я прошлась по квартире, огибая присутствующих, чтобы не наступить им на ноги. Да, эрмитажных сокровищ тут явно не хранилось, обстановка несла на себе явственные черты бедности, если не сказать — аскетизма. Меблировка времен Очакова и покоренья Крыма; никаких излишеств, только самое необходимое: узкая кровать, продавленное кресло, некогда бывший полированным сервант с несколькими хрустальными бокалами за стеклом, два разваливающихся советских стула и стол-книжка, непременный атрибут интеллигентных домов в застойные годы. Думаю, его сняли с производства уж лет двадцать как. На окнах — тюлевые занавески, серые оттого, что никогда не знали стирки. Подоконники украшены старорежимными горшками со столетником и геранью, а рядом — трогательная пластмассовая леечка из детского набора. Не хватает помидорной рассады в коробках из-под йогурта, она бы сюда вписалась. На кухне шумно трясся холодильник «Бирюса» с облупившейся эмалью, вот он был единственной вещью в квартире, претендующей