Родрис не знал.

Он составил еще несколько схем, высчитывая события едва ли не по дням — все благоприятствовало его предприятию, линии сходились, звезды давали однозначный ответ, даже не пытаясь запутать, как это бывает порою.

Однако после столкновения может произойти что угодно.

Родрис может возвыситься и стать живым апостолом Владыки Дегеррая, а может просто погибнуть.

— Ну и на что я убил этот вечер? — грустно спросил бывший первосвященник, почесывая затылок. — Все же правы те, кто считает астрологию лживой.

Дайрут Верде любил Жако — город, в котором он родился и вырос.

Большая часть его короткой жизни прошла в Цитадели, но и по узким улочкам ему доводилось бродить и просиживать вечера над схемами улиц, когда отец заставлял его составлять планы обороны или захвата знакомых мест.

Здесь все было свое, родное — и в то же время чужое и странное.

За время, которое Дайрут провел вне этих стен, он сильно изменился, но город изменился не меньше. Большая часть его обитателей погибла, а те, кто остался или вернулся через некоторое время, устав скитаться по чужим местам, никогда уже не смогут стать прежними.

Новые люди были почти такими же, как те, которые жили здесь раньше.

Но нынешние горожане напоминали освобожденных после долгого заточения и пыток пленников — они все были сломлены. Они боялись Орды, опасались демонов Хаоса, страшились друг друга и даже себя. Они боялись выступать с оружием в руках против собственных страхов, но при этом им постоянно приходилось сталкиваться с разными ужасами и как-то справляться с ними.

И этим они отличались от обитателей того, прежнего Жако.

С ними можно было разговаривать и даже перешучиваться, некоторые из них вступали в ряды помощников Мартуса Рамена, но большая их часть перегорела внутри и жила словно по инерции, как пущенный катапультой огненный снаряд, который по пути гаснет, но продолжает лететь, хотя не сможет причинить вреда врагу, даже достигнув цели.

Этим вечером Дайрут пошел к молочнице, прихватив пару бутылок дорасского вина. Еще одну бутылку он выпил дома, чтобы преследующие его порой призраки отца и его невинных жертв не так яростно напоминали о себе.

Многие в Жако уже узнавали его в лицо как одного из людей Мартуса Рамена.

Отпустив бороду и усы, перестав стричь волосы и скрепляя их сзади шнурком, Верде, не особо стараясь, сильно изменился. Он одевался в черную рубаху, в которой становился одним из многих, и узнать в нем не расстающегося с доспехом и двумя мечами быстрого и яростного хана мог только тот, кто действительно хорошо его знал.

А таких людей здесь не было.

Порой Дайрут видел, как ему улыбались даже калеки и нищие, жизнь которых в это мрачное время совсем не располагала к радости. Его знали в лицо контрабандисты и воры, почтенные отцы семейств и юные девушки, ему радовались, и это каждый раз становилось открытием для Дайрута, привыкшего за последние годы приносить только боль и ужас.

— Уважаемый, — осторожно окликнул его кто-то из темного переулка.

Задумавшийся Дайрут не сразу понял, что обращались к нему — он шел по узкой улочке, одной из нескольких, соединявших базарную площадь с кварталом постоялых дворов и конюшен.

Дома здесь были высокие, до трех, а то и четырех этажей, и узкие, а между ними оставались проходы, в которых легко бегать мальчишкам, но никак не разойтись двум воинам в кольчугах.

Присмотревшись, Дайрут увидел человека в темном балахоне.

— Да? — спросил он, не делая, впрочем, даже шага в направлении подозрительного незнакомца.

— Вы ведь из людей Мартуса, не так ли? — спросил человек в балахоне.

— Я из горожан, — осторожно ответил Дайрут.

У него появилось желание вытащить незнакомца под свет заходящего солнца и присмотреться к нему, но что-то внутри подсказывало, что это может оказаться не таким простым делом.

— У меня есть сообщение для Мартуса, — доверительным тоном заявил незнакомец. — Но мне нежелательно показываться на улицах этого города, а потому я прошу вас взять у меня послание и передать ему.

Теперь Дайруту было совершенно ясно, что есть в этом деле некая гнильца.

Если человеку нежелательно появляться в Жако, а он вдруг оказывается в центре города — значит, он врет.

Неподалеку от Верде скрипел тележкой старьевщик, вполголоса ругавшийся и то и дело сплевывавший в сторону. Локтях в сорока играли несколько детей — они кидали что-то на расчерченные доски мостовой и орали так, словно наблюдали за казнью известного на весь город преступника.

— Кинь сюда свое послание, — попросил Дайрут. — Я передам его Мартусу.

— Я не могу, мои руки слишком слабы, — пожаловался незнакомец. — Подойди ближе, ты молод и здоров, для тебя это ничего не значит.

Судя по голосу, человек не был слишком уж стар.

Дайрут поколебался, но любопытство оказалось сильнее.

Взявшись руками за пояс, поближе к месту, где в тонких кожаных ножнах покоился кинжал, недавний повелитель Орды медленно и осторожно шагнул к незнакомцу. А в следующее мгновение тот распахнул свой балахон, оказавшийся легкими кожистыми крыльями, и прыгнул на Дайрута.

Тонкие, полупрозрачные черты лица, ярко-алые глаза и клыки длиной в мизинец откровенно говорили, что это за существо. Это был вампир — древняя тварь из тех, кого в Империи уничтожили подчистую, впрочем, как и в Дорасе.

Она была сильнее Дайрута, быстрее его и более ловкой.

В один момент Верде оказался на земле, лицом вниз, накрытый сверху вампиром, который ловко, пользуясь полумраком, спрятал их от случайных взглядов своими крыльями.

Еще слышно было плетущегося старьевщика и скрип его тележки, еще доносились звуки детской игры, но Дайрут понимал, что жить ему осталось недолго — легкий укол в шею сменился приятным ощущением тепла.

— Расскажи, ты удивился, увидев меня? — тихо поинтересовалась тварь.

— Какая тебе разница? — прохрипел Дайрут.

— Глупые, глупые людишки, — сказал вампир. — Мир собирается погибнуть, кануть в бездну. Земля смешается с водой и рассыплется на мириады мелких кусков грязи, а вы все также будете убивать друг друга! Неужели вы не чувствуете, что происходит? Как смещаются небесные оси, как все идет к смерти?

— Мы видим, как что-то происходит, — ответил Дайрут. — Но случиться может что угодно, это не повод прекращать жить.

— Ну и ладно, — проговорил вампир. — За последние три дня я оставил восемь высушенных тел, меня несколько раз видели. Сто сорок лет назад после первого же обеда меня попытались изрубить на куски, за мною гонялись с факелами по всему Жако! Если бы я знал, как хорошо и привольно здесь сейчас, я бы не ждал лишние годы в пустыне, питаясь кровью тушканчиков…