— И ты так планируешь мое время, что я начал успевать отдыхать. Мне кажется, что я работаю в два раза меньше, а успеваю в два раза больше. А сегодняшние переговоры — это просто фантастика.

— Спасибо, — скупо улыбнулась она. — Я рада, что оказалась тебе полезной.

Они шли по одной из петляющих кривоватых улочек, уходивших в гору. Полине было немного неловко оттого, что он впервые видит ее такой — неприбранной, уставшей, некрасиво осунувшейся. А он ведь совсем не изменился. И если на минутку забыть об Анфисе, которая ждет в номере, об этих идиотских переговорах, можно представить, что они приехали сюда, чтобы насладиться друг другом. Представить и хотя бы на одну минутку снова почувствовать себя счастливой.

Похоже, Роберт думал о том же самом. Он вдруг остановился и посмотрел на нее так… так, как смотрел раньше, серьезно, без улыбки, но с танцующими смешинками в глазах, и Полине показалось, что его лицо приближается, и она сама податливо качнулась ему навстречу.

— А, так вот вы где! — Веселый голос Анфисы разрушил их идиллию.

Она вывернула откуда‑то из боковой улочки. Как и предполагала Поля, никаких симптомов гриппа у нее не наблюдалось. Румяная, свежая, глаза блестят. Салонная укладка, красивое платье, каблуки (и как она умудряется не сломать их о местные мостовые?). В ее нарочито беззаботной улыбке угадывалось напряжение. Что они тут делают? Почему остановились посреди улицы и так странно смотрят друг на друга?

— Ты разве не больна? — усмехнулась Поля. — А мы хотели зайти в аптеку за микстурой от кашля.

— Мне стало гораздо лучше, наверное, лекарства подействовали, — процедила Фиса. — Вот, решила выйти на воздух. Ну а как ваши переговоры?

Обращалась она исключительно к Роберту. Ее английский был школьным, неловким, старательным. Полина подозревала, что она не понимает половины того, что говорит Роберт.

— Великолепно, — его белые зубы сверкнули в улыбке. — Поля была на высоте. Если бы не она, этот ушлый итальяшка меня обворовал бы.

— Что ж, это мило, — невпопад ответила Анфиса. — Роберт, ты не голоден? Я тут нашла один рыбный ресторанчик и, честно говоря, на всякий случай уже заказала столик на двоих.

Он с сомнением посмотрел на Полину.

— Ничего страшного, я лучше поем в номере, — улыбнулась она. — Я так устала, что не хочу в ресторан.

Это он и надеялся услышать. Деликатную причину, которая позволит ему увести свой прекрасный трофей в тот мир, где никто не будет смотреть на него глазами раненого зверя, где можно быть сексуальным, как глянцевая картинка, где можно оглаживать загорелые круглые колени под столом и кормить с руки устрицами прекрасную Анфису.

Полина купила сэндвич и бутылку свежего сока и спустилась к морю — не на шумный городской пляж, а на камни, где можно посидеть в одиночестве, подставляя лицо скупому теплу осеннего солнца.

А ведь он всегда так поступал. Всегда был с ней жестоким. Только в самом начале, когда она еще не подсела на него, как наркоманка, только тогда он вел себя как джентльмен. Он был участливым, обаятельными, заботливым, казалось, за таким мужчиной будешь как за пресловутой каменной стеной. Но стоило Полине расслабиться, как она познакомилась с новым Робертом, настоящим.

Он мог позвонить, сказать, что едет домой и чтобы Поля заказала суши и ждала его в теплой ванной, а потом отключить телефон и объявиться лишь вечером следующего дня, когда она опухла от слез, обзванивая больницы и морги. «Солнышко, у меня были переговоры, я и сам не ожидал, — виновато пожимал плечами Роберт. — Ты же знаешь, как я отношусь к работе. Да, пришлось поехать на дачу к партнеру, зато я подписал важный контракт. Нет, мобильный включить не мог».

Их первый Новый год. Как Полина его ждала — еще больше, чем в детстве. Купила в антикварном магазине старинные елочные игрушки, развесила на елке мандарины, сама засолила семгу и накромсала оливье, красиво упаковала подарки, взяла напрокат вечернее платье от Юдашкина. А он… Заскочил на минутку, вручил ей бархатную коробочку с бусами из черного жемчуга и сказал, что он обязательно должен навестить Наташу, ведь она — мать его годовалого сына. В его кармане лежала еще одна бархатная коробочка — как Полина ненавидела себя за манеру на всякий случай ревниво обшаривать его карманы! — еще одна коробочка с еще одним ожерельем! Это было даже более обидно, чем одинокий Новый год. Одинаковые подарки — бывшей любовнице и настоящей. Заскочил в ювелирный, спешно приобрел первое попавшееся в двух экземплярах.

Полина хотела познакомить его со своей единственной подругой Ларочкой. А он никак не мог выбрать времени, хотя видел, что для Поли это важно. Так они и не пересеклись, и Лариса еще долго потом над ней подшучивала.

А ее нерожденный ребенок — об этом Полина старалась не вспоминать никогда. Никогда она не была так счастлива, как в то летнее утро, когда обнаружила на спешно купленном тесте две голубые полоски. У нее будет сын, красивый и умный, как Роберт! Или дочка‑красавица, у которой будет более завидная, чем у самой Полины, судьба. Она ни за что не будет ломать дочери жизнь, она будет любить ее просто так, а не за успехи и амбиции, всегда, что бы ни случилось. И она будет одевать ее, как куколку, в смешные розовые платья.

Никогда она не была так несчастна, как в тот летний вечер, когда две полоски на ее тесте увидел Роберт. Она обставила все как праздник, она и не сомневалась, что он обрадуется. К тому времени они встречались чуть больше года и неоднократно обсуждали будущую свадьбу и будущих детей. А он. Его лицо окаменело, а в глазах было такое отчаяние, что она даже испугалась. А потом он начал говорить. Он говорил, что еще не готов. Надо подождать. Пусть его сын хотя бы пойдет в детский сад, тогда можно подумать и о новом ребенке (он так и сказал — новом ребенке). «Ты так говоришь, будто бы что‑то можно изменить, — попыталась возразить Полина. — Но ведь ребенок уже есть, срок десять недель». — «Как будто бы ты не знаешь, что можно изменить, — он отвернулся. — Десять недель не такой уж большой срок». И тут же гасил ее истерику поцелуями, не пошел на работу, чтобы провести с ней весь день, закормил ее сладостями, и все было словно как раньше, и он будто бы намекал, что может стать прежним, надежным, но в обмен на полтора часа глубокого наркоза и лед внизу ее живота.

И она чуть было не согласилась, чуть было не сдалась. Но потом одумалась — что же она делает, ведь она уже чувствует жизнь, пульсирующую внутри! Хотя, глупости, ничего она почувствовать не могла, в десять‑то недель. Зато она видела, как по‑новому светится ее лицо, и по‑новому блестят глаза, и улыбка стала другой, спокойной и мудрой, а ладонь все время тянется к пока еще плоскому животу. Зато она уже записалась на прием к модной гинекологине и купила специальные витамины и творог на рынке. Она была готова покорно ждать чуда, медитативно наблюдать за своим распускающимся пупком. И куда теперь все это деть, как от всего этого отказаться?

Тогда Роберт ушел, грустно попрощавшись. И две недели от него ничего не было слышно. Ни звонка, ни эсэмэски, ни электронного письма. А потом она его встретила, случайно, на каком‑то приеме. И он был с девицей. Моделью. Высоченной, рыжей, кудрявой, напичканной силиконом. Он что‑то ей рассказывал, а она так смеялась, как будто бы кладбищенская ворона каркала. А увенчанные длиннющими акриловыми ногтями пальцы подбирались к его ширинке, и Роберту это явно нравилось. Полину он даже не заметил. А у нее словно открылись глаза. Она‑то надеялась, что он тоже переживает, обдумывает, взял тайм‑аут, чтобы в себе разобраться. А он… И с этим мужчиной она надеялась встретить старость? И его сердце она надеялась растопить? И ему она рассказывала самое сокровенное? И его ребенка она носит под сердцем?