К тому времени, когда рассматривалось дело Рапавы, Рухадзе и других, мировоззрение абсолютного большинства советских людей всё ещё определялось сталинской концепцией об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. Складывалась парадоксальная ситуация: органы НКВД-МВД-МГБ, грубо нарушая действовавшее законодательство, боролись с «врагами народа». Будучи же арестованными, те же Ягода, Ежов, Берия и другие также пополняли ряды этих «врагов». В то время мало кто пытался разобраться, почему вдруг «врагами народа» оказывались люди, всю свою жизнь посвятившие борьбе за интересы народа.

Сейчас, разумеется, легко рассуждать на эту тему. Стало очевидным, что под флагом защиты и укрепления власти народа фактически укреплялась диктаторская власть одного человека -Сталина и непосредственно подчинённых ему структур. Для него репрессии были одним из компонентов — может быть, важнейшим — его руководства государством. Он считал массовые репрессии эффективным средством обеспечения слепого послушания всех членов общества. Для обоснования физического уничтожения людей, высказывавших своё собственное, отличное от сталинского, мнение по тем или иным проблемам жизни советского общества, и было введено понятие «враг народа», которое стало распространяться на всех, кого арестовывали «органы». Непосредственными исполнителями были сотрудники этих органов, в том числе и осужденные на процессе 1955 г.

Да, они убийцы, они преступники, но вряд ли были основания считать их участниками заговора, ставившего своей целью свержение Советской власти, то есть власти, во имя укрепления которой они совершали преступления. Искусственное создание различных антисоветских организаций, которые затем «выявлялись» сотрудниками органов, было составной частью функционирования созданного Сталиным механизма, обеспечивавшего его фактическую единоличную власть.

С учётом сказанного доводы государственного обвинителя в обоснование квалификации действий подсудимых как действий, совершенных участниками заговорщицкой группы, вряд ли можно признать убедительными. В его речи в качестве основания для такой квалификации считалось то, что подсудимые отдавали себе отчёт в направленности деятельности преступного сообщества и тех преступных целях, которые ставит перед собой организованная группа. Для того, чтобы констатировать наличие преступного заговора, утверждал государственный обвинитель, вовсе не требуется, чтобы участники заговорщической группы собирались на какие-то заседания, составляли письменные программы, выдавали участникам этой группы особые удостоверения или членские билеты. Государственный обвинитель считал, что «самый акт осведомлённости каждого отдельного участника заговорщической группы о направленности преступной деятельности этой группы указывает на наличке преступного сообщества».

В данном случае эти суждения не согласуются даже с правилами формальной логики. Здесь посылка и вывод несут в себе одно и то же содержание, то есть силлогизм строится по принципу idem per idem (то же через то же). Получается, что подсудимые, коль скоро они допускали преступные нарушения законности, их автоматически зачисляют в заговорщическую группу, поскольку они были осведомлены «о направленности преступной деятельности этой группы». Но ведь заговора, как такового, не было. И потом, фактически невозможно опровергнуть утверждения подсудимых об их неосведомлённости о том, что Берия стоял во главе заговора, ставившего своей целью свержение Советской власти.

Своё предложение о квалификации содеянного подсудимыми по ст. ст. 58–1 «б», 58–8 и 58–11 УК РСФСР государственный обвинитель обосновывал ещё и тем, что они, совершая вменённые им преступления, не могли не понимать, что их действия «могут быть совершены только изменниками Родины, так как они на руку лишь реакционным империалистическим силам и представляют исключительную опасность для Советского государства».

Действительно, то, что творили подсудимые, объективно представляло большую опасность для Советского государства. Но ведь не было установлено, что подсудимые вмененные им в вину действия совершали с умыслом, направленным по меньшей мере на ослабление Советского государства, не говоря уже о свержении Советской власти.

Одним словом, как во всём подходе к рассмотрению дела Рапавы, Рухадзе и других, так и в построении речи государственного обвинителя просматривался сложившийся стереотип: разоблачены очередные враги народа, посягнувшие на основы Советского государства. Поэтому обвинительная речь Руденко во многом была похожа на известные речи А.Я. Вышинского по делам «агентов разведок империалистических государств», которыми «являлись троцкистско-зиновьевские и бухаринские убийцы и шпионы». Разумеется, это совсем не означает, что Рапава, Рухадзе и другие подсудимые были невиновны. Они совершили тяжкие преступления, за которые подлежали строгой ответственности.

В заключение государственный обвинитель потребовал Надараю приговорить к длительному сроку лишения свободы, а Рапаву, Рухадзе, Церетели, Хазана, Савицкого, Кримяна и Парамонова расстрелять.

Затем выступили защитники которые в своих речах оспаривали лишь некоторые эпизоды обвинений, вменённых их подзащитным. В то же время они обращали внимание суда на необходимость учёта при вынесении приговора обстановки, сложившейся в 1937–1938 гг. не только в Грузии, но и во всей стране, когда до указанию сверху начался разгул беспримерного беззакония. Обращалось внимание и на роль Берии, который мог потребовать беспрекословного выполнения любого своего распоряжения. Адвокаты указывали, что ответственность за совершенные преступления должны разделить и другие лица, причастные именно к тем преступлениям, которые вменялись в вину подсудимым. В частности, назывались фамилии допрошенных в суде Давлианидзе, Пачулиия Г.А. и других.

Защитники соглашались с тем, что содеянное их подзащитными следует квалифицировать по ст. ст. 58–8 и 58–11 УК РСФСР, но все они решительно возражали против квалификации действий подсудимых также и по ст. 58–1 «б». Обосновывая свою позицию, защитники ссылались на необходимость доказать, что действия подсудимых совершались в ущерб военной мощи СССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории. Об этом могли свидетельствовать шпионаж подсудимых в пользу иностранных государств, выдача военной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелёт за границу. Именно при наличии одного из перечисленных условий содеянное могло квалифицироваться как измена Родине. Поскольку подсудимые не совершали указанных действий, утверждали защитники, нет оснований квалифицировать содеянное ими по данной статье.

С этими доводами было трудно не согласиться. Действительно, перечисленных в законе действий, образующих состав преступления, предусмотренный ст. 58–1 «б» УК РСФСР, подсудимые не совершали, а поэтому и не было оснований квалифицировать содеянное ими по данной статье закона. Замечу, что действия осужденных впоследствии других бывших ответственных сотрудников НКВД-МВД-МГБ Грузии, совершивших но существу такие же преступления, что и подсудимые на процессе Рапавы, Рухадзе и других, не квалифицировались как измена Родине. Не квалифицировались их действия и по ст. 58–11 УК РСФСР. Защитники же по делу Рапавы, Рухадзе и других подсудимых на процессе квалификацию действий своих подзащитных не оспаривали, хотя оснований к этому было более чем достаточно. Здесь сказался ситуационный стереотип, владевший в то время не только государственным обвинителем и защитниками, но и судом.