«Буквоед». Многая лета «Большой книге». Но. В самой литературе лучшее пишется там, где есть конкуренция между крупными авторами. Так и в литературной инфраструктуре: премиях, фестивалях, журналах, издательствах, книжных магазинах… Лучше, когда есть множество «игроков».

Любая монополизация – в политике, в экономике, в литературе – вызывает застой. Неважно, имеет ли она форму госмонополии, как в советской литературе, или «естественной» монополии, или какой-то другой. Ее бы и не было – если бы в окрестностях было больше свободных средств. Меценатских, государственных, донорских и прочих. Но их всё меньше.

Поэтому исчезают либо едва сводят концы с концами малые книжные магазины.

Поэтому исчезают либо вытесняются малые и средние издательства – либо перестают издавать современную литературу.

Несколько лет назад отказались от современной русской литературы московское издательство «Ad Marginem» и питерская «Амфора». Была соответствующая серия в «Азбуке», да быстро прекратилась. Каким-то чудом жив еще «Лимбус», но своих средств у него катастрофически мало. Ничего не слышно про «Лениздат», который еще два года назад казался одним из главных продюсерских центров для начинающих писателей. Этот «список кораблей» можно было бы и продолжать (Вадим Левенталь, сайт премии «Национальный бестселлер», 22 февраля 2016)[114].

По этой же логике исчезают и малые и средние премии. Вот далеко не полный «список кораблей», потонувших в 2010-х: премия Белкина, премия имени Юрия Казакова, «Русская премия»… У каждой была своя ниша, и, в отличие от других прекративших свое существование премий (вроде «Поэта» или «Дебюта»), никакими новыми они «заменены» не были.

Теперь дело доходит и до крупных премий. В 2016 году едва не закрылся «Нацбест» – лишь в последний момент удалось найти мецената. В этом году замолчал «Букер»… «О бедность, бедность! Как унижает сердце нам она!» О ситуации с толстыми журналами я писал уже столько, что не хочется ковырять болячку снова. Такая материальная пустошь, что даже желающих кого-то вытеснять и что-то монополизировать не видно.

Как говорил в 1997 году вице-премьер по научной сфере Владимир Булгак:

Фундаментальная наука […] это очень инерционная система. Даже совсем прекратить финансирование – она очень долго будет самоликвидироваться[115].

Литература тоже инерционна, и самоликвидироваться будет тоже, вероятно, долго.

Вначале останутся крупные игроки, потом их станет меньше, потом растворятся и они. Новые поколения по инерции будут еще что-то писать, и, возможно, даже талантливо. И не исключено, что уже по-английски. Для английского «Букера».

«Дружба народов». 2018. № 10

Средневековье глобализации

В начале сентября 2018 года в Алма-Ате прошел Первый международный форум писателей. Большой, организованный с размахом. Тема тоже не маленькая: «Роль современной литературы в изменяющемся мире».

В первый же день форума возникла одна примечательная дискуссия. Между поэтом Алексеем Цветковым и критиком, редактором «Знамени» Сергеем Чуприниным.

Несогласие Чупринина вызвала реплика Цветкова, который назвал себя в своем выступлении «американским поэтом» (поскольку большую часть жизни прожил в США). Чупринин напомнил, что писатель принадлежит той литературе, на языке которой пишет.

Тема сдетонировала, на нее отреагировало еще несколько выступавших. Приводились примеры – авторов, пишущих на чужом (неродном) языке среди «своих» и на своем языке – среди «чужих»…

Мне эта дискуссия напомнила известную заметку Довлатова «Литература продолжается» о конференции «Русская литература в эмиграции: третья волна» в Лос-Анджелесе, май 1981 года. В заметке, кстати, тоже несколько раз был упомянут Алексей Цветков (тогда – недавно эмигрировавший из Союза). Но довлатовский сюжет был связан не с ним, а с Лимоновым.

Эдуард Лимонов спокойно заявил, что не хочет быть русским писателем.

Мне кажется, это его личное дело.

Но все почему-то страшно обиделись. Почти каждый из выступавших третировал Лимонова. […] Как будто «русский писатель» – высочайшее моральное достижение. А человек, пренебрегший этим званием, – сатана и монстр.

Поиронизировав над оппонентами Лимонова, Довлатов пишет: «Лимонов, конечно, русский писатель». И приводит тот же аргумент, что и Чупринин.

Национальность писателя определяет язык. Язык, на котором он пишет. Иначе всё страшно запутывается.

Почти сорок лет назад, когда это писалось, это действительно было так. Пишешь на русском – русский писатель. На немецком – немецкий и так далее.

Сегодня мы живем в ситуации, когда всё именно что «страшно запутывается».

Прежде чем попытаться ответить, почему это происходит, – еще несколько слов об алма-атинском форуме, чтобы стал яснее контекст.

Организатором форума выступил казахский пен-клуб, возглавляемый журналистом и политиком Бигельды Габдуллиным; участники – почти со всего мира: пеновские активисты, переводчики, писатели… Тема для дискуссий: соотношение глобального и национального. Поглотит глобализация литературу малых народов? Или наоборот – сделает национальные литературы более доступными?

Форум проходил 10–11 сентября, что тоже как-то символично. Да еще гостиница «Рахат Палас» (место проведения всего этого действа) расположена аккурат рядом с бизнес-комплексом «Алматы Тауэрс» – двумя уменьшенными копиями нью-йоркских башен… Такое вот немое напоминание.

Можно, конечно, заметить, что споры о глобализации уже лет пятнадцать как вышли в тираж. В конце 90-х – самом начале 2000-х – да, живая была тема, и слово еще не затерлось. После знаменитого нью-йоркского теракта, и особенно с началом нового российско-американского противостояния, стало очевидным, что глобализация утратила прежний импульс. Стала вялотекущей, рутинной.

Национальные литературы не исчезли, но стремительно «обанглоязычиваются». Писание на родном языке всё больше обрекает автора на локальную, провинциальную, по мировым меркам, известность. Шанс быть переведенным на английский и изданным в приличном американском или английском издательстве – минимален (если ты не нобелевский лауреат или около того). Доля переводных книг среди выпускаемого худлита в США – около трех процентов, в Великобритании – где-то три с половиной. В то время как почти половина мирового книжного рынка сегодня приходится на англоязычные страны (35 процентов дают США и Великобритания, добавим еще Канаду, Австралию, отчасти Индию). Российский книжный рынок уступает даже индийскому, входя в 7 процентов «прочих стран».

Результат: более молодые поколения авторов начинают сразу писать на английском. И не только представители «малых литератур». Уже и немецкие, испаноязычные, франкоязычные, арабоязычные авторы…

До России это пока не дошло – русскую литературу еще делают поколения, выросшие на советской «религии русской литературы». Фигуры вроде Игоря Елисеева, пишущего и публикующегося на английском (дебютный роман «One-Two», вышедший в 2016-м), пока экзотичны. Хотя вектор налицо, и через пару поколений, а может, и раньше, «елисеевы» станут реальностью. Я говорю именно о писателях, живущих в России: в эмиграции это идет уже давно. Хотя затмить Набокова пока никому не удалось.

Эра государств-наций (nation-states) завершилась, а вместе с ней – и идея национальной литературы, со