оглушил, и Лиза отпрянула. А в наушниках стало грохотать, стали слышны выкрики и… Наступила тишина.

– Их снова атаковали. – Девушка-радист вцепилась в руку Лизы, сжала ее. Она смотрела в глаза певицы своими мокрыми от слез глазами и говорила: – Ты только верь, ты надейся. Без этого нельзя, ты женщина, ты сможешь.

– Ты, правда, так думаешь? – Лиза смотрела в глаза радистки с надеждой. – Ты, правда, знаешь, что я помогу, что спасу его… их, если буду верить и ждать? Я не уйду отсюда, буду тут сидеть весь день, всю ночь, неделю, месяц, но я не оставлю его, буду говорить с ним… Он должен слышать меня.

А Бочкин торопился говорить потому, что немцы опять решили добраться до танка. Снова началась атака. Никто из них не мог во время каждой атаки преодолевать такое расстояние, на котором находился второй пулемет. И поэтому Бабенко притащил его к самому танку. И когда началась атака, Коля находился в башне с подключенным к радиостанции шлемофоном. Он не мог говорить и стрелять одновременно. Лиза и смерть – несовместимые вещи… Нельзя при ней, нельзя, чтобы она слышала. И он отключил связь и крикнул Бабенко, что немцы снова пошли в атаку и опять с двух сторон. Николай подумал, что Мишутка мог попасть под огонь или вообще в руки фашистов. Он ведь должен идти со стороны болота. Каким чудом немцы туда забрались? Неужели дорогу узнали? Но размышлять было некогда. Оставив Бабенко стрелять в тех, кто пытался двигаться со стороны села, сам Бочкин повернул пулемет к болоту. «Мишка. Мишка, где же ты? Не попал бы под пули», – с ожесточением думал Николай и бил короткими очередями по врагу. Два снаряда принес мальчишка! Это было чудом, счастьем. Ведь Николай уже выпустил в немцев два последних осколочных снаряда. И вот снова надежда, снова есть в запасе два выстрела, и есть шанс остановить врага, отогнать от танка.

Черт, как болит нога, в глазах темнеет, пот застилает глаза и тело бьет непрекращающийся озноб. Но Бочкин упрямо наводил пулемет и стрелял, стрелял. Спина похолодела от мысли: а что будет, когда кончатся патроны? Их в танке было три с половиной тысячи, а сейчас? Сколько осталось снаряженных дисков? Да сколько ни есть, а все пойдет в них! А Лиза? Она ведь не переживет… За Лизу, за наших друзей, за Бабенко! И Коля снова и снова стрелял расчетливыми очередями и длинными, когда немцы поднимались в полный рост и шли скопом. И снова короткими. Ожесточение, злость помогали не терять сознание, но обмороки у него случались. Боль в ноге изматывала. Хотелось лечь, закрыть глаза и дать возможность утихнуть боли. Но он вынужден подниматься с раненой ногой в башню и стрелять из люка. А когда надо, то спускаться и заряжать пушку, а потом перебираться на место наводчика, наводить орудие и стрелять.

Нет, не остановить сегодня фрицев, не остановить! Немцы упорно шли к танку, и пулеметы их не сдерживали. Бочкин выругался и полез вниз. Он дважды задел раненой ногой за пушку и со стоном повалился на пустую укладку для снарядов. Пот заливал лицо, солью оставался на губах. Рыча от боли, Коля взял снаряд, открыл казенник и вогнал его туда. Теперь наводить, наводить… Сейчас я вас угощу… Выстрел, отдача была сильной, или просто так казалось, потому что любой толчок отдавался дикой болью в ноге.

Руки крутили рукоятки поворота башни и наклона орудия, но сил не хватало. Башня двигалась медленно. Успеть, успеет, успеть… только бы не замолчал пулемет Бабенко. Если замолчит, то, значит, убили, значит подошли и… конец… Но пулемет стрелял, или это в ушах гудело, в голове. Но Бочкин повернул башню на девяносто градусов в сторону села и увидел в прицел немцев. Близко, но не настолько, чтобы отчаиваться… И он навел орудие спокойно и с наслаждением нажал педаль спуска… Последний снаряд… Выстрел!

– Ну, вот и все, – произнес Коля вслух и полез в люк к пулемету. Он выбрался, устроился на верху танка и снова приложил приклад к плечу. Немцы уходили. Только тела лежали в поле между селом и танком. – Ну, значит, поживем еще.

Коля посмотрел вниз, где в нескольких метрах от танка механик-водитель, лежа животом на откосе, опустил лицо и замер. Бочкину показалось, что Бабенко убили, и он в страхе вцепился руками в крышку люка, но Семен Михайлович поднял голову и перевернулся на спину, сжав ладонью раненое плечо. Он устало улыбнулся и, чуть приподняв руку, помахал своему молодому другу. «Порядок».

Движение в камышах сразу привлекло внимание Бочкина, он развернул пулемет в сторону болота, но там показалась засаленная цигейковая шапка Мишутки. Коля заулыбался. Вот ведь чертяка – везде пролезет! Но улыбка сползла с лица танкиста, когда он увидел, как идет Мишутка, как пошатывается. А возле самого танка он без сил опустился на землю, снял с плеча солдатский вещмешок и стал доставать оттуда снаряды. Один, второй… уложил аккуратно на землю и стал подниматься.

– Миша, ты как там? – позвал Бочкин, с беспокойством глядя на мальчишку.

Тот только кивнул, подобрал один снаряд и понес его к переднему люку танка.

Они сидели в башне. Бочкин со стоном укладывал свою раненую ногу, а Мишутка, тяжело дыша, вытирал шапкой потное лицо. Физиономия у мальчика была бледная, но губы плотно и упрямо сжаты.

– Миша, устал? – спросил Бочкин.

– Да, немного, – кивнул мальчик. – Я больше напужался, когда стрелять начали здесь, возле болота. Я там лежу и голову боюсь поднять, а вы садите и садите из пулемета. И немцы кричат, команды отдают, раненые стонут. Страшно. Так близко все происходило. А потом снаряд ахнул, и только осколки полетели над головой. Меня аж оглушило. А как немцы драпанули, тут и я пошел к вам. Вот, два принес еще. Там есть штук шесть осколочных, а во втором танке только бронебойные.

– Тебе нельзя больше идти, – сказал Коля, и его сердце сжалось, глядя на измученного обессилевшего мальчишку. – Болото, немцы могут бродить вокруг танка.

– А вы как же? – удивленно уставился на танкиста Мишутка. – Вы же сказали, что без снарядов вам не продержаться. Я должен вам помочь, должен помочь вам бить фашистов!

– Миша, ты не донесешь…

– Донесу! – уверенно заявил мальчишка. – Я сильный. Вы не знаете еще, какой я сильный.

– Герой, – улыбнулся Коля. – Будь другом, отнеси воды Семену Михайловичу.

– Да, сейчас! – кивнул Мишутка и вскочил на ноги, ударившись головой о броню. Он смущенно потер затылок и заверил: – Я вам, сколько надо, столько и