— Нет. Даю вам слово, Катерина Петровна — этого не случится, — твердо произнес Меншиков, стремительно принимая сурово-мужественный вид. — Мы добьемся справедливости. Так или иначе. И если закон окажется бессилен — мы возьмем правосудие в свои руки, как это делали наши предки.

— Я не посмела бы просить о подобном. — Вяземская отвела взгляд. — Но вы были дружны с моим отцом, а значит, его смерть…

— Касается и меня тоже, — кивнул Меншиков. — И помочь вам — мой долг чести. Даю слово — убийца непременно понесет наказание, а я не оставлю вас без своей защиты. Чего бы это не стоило.

— Благодарю, благодарю вас, Александр Владимирович! — Вяземская склонилась, схватила руку князя и прижалась губами к сухой и холодной коже. — Знайте, что я целиком и полностью ваша. И готова на что угодно. Слышите — на что угодно!

Весьма прозрачный и толстый намек. Пожалуй, даже грубоватый на фоне почти безупречной игры до этого. Но Меншиков проглотил и его — и, похоже, был не против попросить добавки. Поза собеседников на балконе и так уже наверняка со стороны смотрелась бы на грани приличия, а теперь и вовсе начала обретать чуть ли не интимный характер.

— Я понимаю. Понимаю, Катерина… Катенька. — Меншиков осторожно убрал с лица Вяземской выбившиеся из прически темные пряди. — Но мы должны быть осторожны, очень осторожны… Иначе непременно пойдут слухи.

Когда виска ее сиятельства неуклюже коснулись дряблые губы, чужое отвращение стало настолько сильным, что я не выдержал, разорвал связь и вывалился обратно в душную темную комнату с хрустальным шаром на столе. Оставаться причин не было никаких — Меншиков, хоть и не сболтнул почти ничего лишнего, явно клюнул на наживку… во всех смыслах. Я видел и слышал достаточно, а благодаря заряженному местной магией ритуалу даже чувствовал — и куда больше, чем хотел бы.

Впрочем, Вяземской все это определенно понравилось еще меньше.

Глава 25

Последняя неделя июня в Петербурга выдалась жаркой, а явившийся на смену старшему брату июль и вовсе превратил город в самую настоящую баню. После обеда термометр нередко переваливал за тридцать градусов — невиданная для местных широт температура. Солнце уже несколько дней нещадно пекло, превращая асфальт дорог, гранитные набережные и тротуары в одну большую сковородку, которая без разбора тушила в собственном соку и обычных ряботяг, и служилое сословие, и даже Владеющих Талантами аристократов — разве что последние хотя бы могли укрыться во дворцах и особняках, чьи стены из последних сил сопротивлялись разбушевавшемуся лету.

Старики, дети и хрупкие барышни то и дело падали в обморок прямо на улицах, и даже крепким мужчинам приходилось несладко — днем нормально дышать можно было только у воды, когда ветер приносил с Невы или со стороны залива хоть немного прохладного воздуха.

Город оживал только к вечеру, когда огненный шар ненадолго скрывался за крышами домов, но и после заката люди продолжали напоминать сонных мух. Жара прибивала все. Даже самые бойкие торгаши с Апраксина двора притихли вместе со своими извечными врагами — хулиганьем и карманниками, которых даже мы с дедом Федором так и не смогли извести полностью. Они все равно продолжали орудовать на рынке. Впрочем, последнюю неделю вяло и без огонька.

— А ну пошли отсюда. Еще раз увижу — руки пообрываю!

Я узнал голос Фурсова и все-таки заставил себя встать и пойти посмотреть. Окна нашей конторы, расположившейся на третьем этаже, выходили прямиком на галерею длинного здания на Садовой. Наблюдать отсюда сам Апраксин двор я, конечно же, не мог, а вот улицу — вполне.

И на ней как раз намечалось… что-то.

Воришек оказалось трое: самому рослому на вид было лет пятнадцать, а двоим другим и того меньше — по тринадцать-четырнадцать. Фурсов стоял на ступеньках галереи возвышался над ними суровой громадой мышц. Он и раньше отличался изрядной статью, а за последние полгода еще раздался в плечах, так что вид имел в высшей степени грозный.

Впрочем, парни сдаваться не спешили.

— А ты сам кто такой? — огрызнулся старший. — Я тебе сейчас финку в бок воткну — пикнуть не успеешь.

— Цыц, мелюзга! — Фурсов чуть приподнял полу пиджака, будто бы невзначай демонстрируя «наган» за поясом'. — А то подстрелю дурака ненароком — потом хлопот не оберешься.

— Чего там такое? — лениво поинтересовался с дивана Петропавловский. — Помочь надо?

— Сам справится, — буркнул я. — Чай, не маленький.

Спектакль под окном явно двигался к финалу: малолетние уголовники и так не слишком-то хотели связываться с Фурсовым, а вид оружия и вовсе лишил ох остатков храбрости.

— Справится — и славно. — Петропавловский протянул руку, подцепил со стола какую-то купчую от уважаемого Соломона Рувимовича и принялся обмахиваться ею, как веером. — На такой жаре только и не хватало кулаками махать.

— Полагаю, судари, подобное изрядно вас развлекает.

Когда за спиной раздался негромкий мужской голос, я едва не подпрыгнул на месте. И вовсе не оттого, что незваный гость появился неожиданно — в контору частенько заглядывали по делу самые разные люди, а в распахнутое окно даже на третий этаж долетало изрядно уличного шума. Ковры в прихожей глушили шаги, так что подойти незамеченным мог бы почти кто угодно.

Кроме сильного Владеющего. Их я научился чувствовать уже давно, но сейчас внутренний «радар» почему то не сработал: только что в эфире было тише некуда, и вдруг со стороны двери хлестнуло такой мощью, что волосы на голове поднялись дыбом.

— Прошу извинить, что пожаловал без приглашения. Но так уж вышло, что мне непременно нужно увидеть Владимира Петровича Волкова. — Высокий пожилой мужчина развернулся в мою сторону. — Полагаю, это вы, сударь?

Если старикан пришел сюда не с добрыми намерениями — дело плохо. От вытянутой фигуры буквально веяло силой. Не физической, конечно: незваный гость не отличался богатырским сложением. Скорее наоборот, был весьма изящен для мужчины такого роста, но это само по себе не означало ровным счетом ничего — для Владеющего такого ранга могущество определяется уж точно не мышечной массой.

А этот был крут. Можно сказать, запредельно: точно круче меня, Геловани и даже покойного Вяземского. Вполне вероятно, даже вместе взятых. Несмотря на возраст: выглядел наш загадочный визитер лет на шестьдесят-семьдесят, а на деле мог оказаться и вполовину старше. Годы лишили его изрядной