— Палач! Сейчас же буди женщину! Понятно? — Голос секретаря стал каким-то пронзительным. — А вы… — он повернулся к напуганным стражникам позади себя. — Приведите лекаря, и живее!

Стражники взбежали вверх по лестнице, обрадованные, что удалось улизнуть из этого адского места.

Куизль взял ведро воды, стоявшее в углу, и вылил Марте на лицо. Она не шелохнулась. Тогда он принялся растирать ей грудь и хлопать по щекам. Ничего не помогало. Он выхватил из сундука бутылочку крепкой настойки и влил в рот знахарке, а остаток разлил по ее груди и снова принялся растирать.

Всего несколько минут спустя на лестнице послышались шаги. Вернулись стражники, а следом за ними шел Симон Фронвизер, которого они перехватили на улице. Он склонился рядом с палачом над знахаркой и сжал ей плечо. Потом достал иголку и воткнул глубоко в плоть. Марта так и не шевельнулась, и Симон поднес к ее носу зеркальце. Оно запотело.

— Она жива, — сказал он Лехнеру. — Но в глубоком обмороке, и бог знает, когда очнется.

Судебный секретарь опустился на стул и потер тронутые сединой виски. Затем пожал плечами.

— Значит, мы не сможем продолжать допрос. Придется подождать.

Георг Августин изумленно на него уставился.

— Но ведь управляющий… он появится здесь через несколько дней, и нужно будет представить ему виновную!

Михаэль Бертхольд тоже попытался уговорить секретаря:

— Вы знаете, что происходит на улицах? Там разгуливает дьявол, мы сами только сейчас убедились в этом. Люди хотят, чтобы с этим…

— Проклятье! — Лехнер ударил ладонью по столу. — Я и без вас знаю! Но сейчас допрос продолжать невозможно. Из нее и сам сатана слова не вытянет! Хотите, чтобы она призналась, не приходя в сознание? Придется подождать… А теперь все наверх, все!

Симон и Якоб отнесли лишенную чувств знахарку в камеру и укрыли. Лицо ее из синего стало просто бледным, веки дрожали, но дышала она спокойно. Лекарь покосился на палача.

— Для вас это не стало неожиданностью, так? — спросил он. — Вы что-то ей дали, чтобы пытка прервалась и мы выиграли время. А потом передали мне через жену, чтобы с полудня я ждал поблизости. Чтобы стражники нашли меня, а не отца, который, возможно, что-нибудь заподозрил бы…

Палач улыбнулся.

— Несколько цветков, несколько ягод… Она все их знала и понимала, на что обрекает себя. Могло бы и не получиться.

Симон взглянул на бледное лицо знахарки.

— Вы думаете…

Куизль кивнул:

— Корни мандрагоры, лучшего средства не бывает. К счастью, я… мы нашли несколько. Они очень редки. Ты не чувствуешь боли, тело засыпает, и страдания земного мира становятся лишь отголосками с далекого берега. Еще мой отец частенько поил таким отваром приговоренных. Правда… — Он задумчиво поскреб темную бороду. — Аконита я в этот раз не пожалел. Хотел, чтобы все выглядело правдиво и закончилось как надо. Немного больше — и Марта уже предстала бы перед Творцом. Ну, хорошо, теперь у нас хотя бы есть немного времени.

— Сколько?

Палач пожал плечами.

— День-два, потом паралич начнет спадать и она снова сможет открыть глаза. И тогда… — Он еще раз погладил Марту по лицу и вышел из камеры, его спина целиком загородила дверной проем. — Тогда, думаю, ей придется очень несладко.

Суббота, 28 апреля 1659 года от Рождества Христова, 9 утра

На следующее утро лекарь и палач сидели в доме Куизля, пили пиво и обдумывали вчерашний день. Всю ночь Симону не давали покоя мысли о бедной знахарке и о том, как у них мало времени. Сейчас он молча потягивал пиво, а палач рядом с ним курил трубку. Думалось ему тем более тяжело, что в комнату то и дело заходила Магдалена, чтобы принести воду или накормить кур под лавкой. При этом один раз она, склонившись прямо возле него, словно бы невзначай она провела рукой по его бедру, и по телу Симона пробежала легкая дрожь.

Куизль рассказал ему, что альраун в лесу нашла его дочь, и симпатия Симона к ней лишь возросла. Девушка эта была не только удивительно красива, но и ума ей не занимать. Жаль, что женщинам закрыт доступ в университет. Симон не сомневался, что Магдалена смогла бы заткнуть за пояс всех этих ученых шарлатанов.

— Еще пива? — спросила девушка, подмигнув, и налила ему, не дожидаясь ответа.

Ее улыбка напомнила Симону, что мир не заканчивался на пропавших детях и самозваных инквизиторах. Он улыбнулся в ответ. Но затем снова погрузился в мрачные мысли.

Вчера вечером ему еще пришлось помогать отцу в осмотре больного. Слугу крестьянина Хальтенбергера свалила ужасная лихорадка. Они наложили ему холодные компрессы, и отец сделал кровопускание. Симону хотя бы удалось уговорить отца дать больному немного сомнительного, по словам старика, чайного порошка, который получали из древесины редкого дерева и который он уже несколько раз использовал при лихорадке. Симптомы болезни напомнили Симону о другом случае, когда у них городе венецианский кучер свалился на мостовую. У мужчины изо рта шел гнилостный запах и все тело покрывали гнойники. Люди стали говорить о французской болезни, и что дьявол наказывал ею тех, кто вел распутный образ жизни.

Вчера Симон тоже охотно предался бы распутной любви. Но во время позднего свидания с Магдаленой в укромном уголке городской стены они только и говорили, что о Марте Штехлин. Девушка тоже не сомневалась, что знахарка невиновна. Он попытался прикоснуться к ее лифу, однако она отстранилась. Когда юноша попытался еще раз, их застукал ночной сторож и отправил домой. Давно уже перевалило за восемь, и молодым девушкам запрещалось показываться на улице. У Симона возникло чувство, что он упустил свою возможность, и не был уверен, что судьба уготовит ему еще одну. Быть может, отец все же прав и ему следует забыть о дочери палача? Симон не знал, было ли у Магдалены к нему какое-нибудь чувство, или же она просто играла с ним.

Куизль этим утром тоже не мог сосредоточиться на работе. Пока Симон пил разбавленное пиво и смотрел в окно, палач смешивал в кашицу сухие травы с гусиным жиром. Время от времени он откладывал все в сторону и принимался заново набивать трубку. Жена Анна Мария копалась на грядках, близнецы шныряли под столом, и при этом несколько раз чуть не опрокинули ступку. Якоб с руганью и проклятиями отправил их в сад. Георг и Барбара вышли, улыбаясь. Они хорошо знали, что отец не мог долго на них сердиться.

От скуки Симон листал потрепанный фолиант, который палач раскрыл на столе. Лекарь вернул ему две книги, и теперь жаждал новых знаний. Лежавший перед ним пухлый том не мог дать таковых. «Materia medica» Диаскорида до сих пор считалась основной для медицинской науки, хотя ее автор, греческий врач, жил еще до пришествия Христа. По ней учили и в университете в Ингольштадте. Симон вздохнул. У него было чувство, что люди топчутся на месте и ничему не научились за столько веков.