Очутившись в Багдаде, прежде всего надо идти в музей. Здесь выставлены поразительные находки, найденные в шумерском городе Ур, и многое другое. Странно: все наслышаны о сокровищах гробницы Тутанхамона, а ведь они не намного расширили наши познания о мире. Находки же в Уре, благодаря которым начало истории переместилось из Египта в Вавилон, да еще на тысячу лет назад, не нашли громкого отклика в широких массах, разве что среди тех, кто вообще интересуется подобными вещами.

На главной улице мне попался единственный магазин, который произвел на меня впечатление в этом городе. Он называется «Книжная лавка Маккензи». В Оксфорде или Кембридже его можно было бы и не заметить, но среди восточных лавочек он сразу обращает на себя внимание. Магазин от пола до потолка набит новыми и старыми английскими книгами и, безусловно, является своеобразным памятником периоду британского влияния. И сейчас он имеет особенное значение, гораздо большее, чем когда здесь хозяйничали англичане. Теперешние покупатели — в основном, молодые иракцы. Здесь вечно болтается молодежь, листает последние новинки. Возможно, Англия и Франция не оставили значительного следа в культуре Палестины, Трансиордании или Сирии, но в случае Ирака это не так.

За десять лет британского правления иракцы научились говорить на нашем языке и читать наши книги. И, судя по размерам «Лавки Маккензи» и, что еще важнее, по характеру книг, имеющихся в продаже, в Багдаде вполне развитые литературные вкусы и критически настроенный читатель.

Днем я взял такси и попросил шофера свозить меня куда-нибудь за город на пару часов.

Мы некоторое время тряслись по грязной дороге с возделанными полями по обеим сторонам. Всякий верховой обдавал нас коричневой пылью, а колеса нашего автомобиля устраивали настоящие песчаные бури для несчастных пешеходов. Скоро возделанные поля кончились, и я получил некоторое представление о разнице между этой страной сегодня и в древние времена.

Современная привычка называть Месопотамией территории в нижнем течении Тигра и Евфрата, возможно, выработалась во время войны, когда пресса и военные источники постоянно именовали их Меспотом. Но древняя Месопотамия — страна, расположенная к северу от Багдада, это широкие, поросшие травой равнины между двумя реками. Южнее Багдада стоял Вавилон.

Глядя сегодня на эту землю, голую, бурую, простирающуюся до горизонта, покрытую зеленью только по берегам рек и в орошаемых зонах, трудно себе представить, что такая пустыня могла быть колыбелью великой цивилизации. Но Авраам, рожденный в городе Ур, и сыны Израилевы во время вавилонского плена видели совсем другую страну. Если заменить пшеничные прерии Канады финиковыми рощами, пересеченными во всех направлениях каналами, мы получим некоторое представление о древнем Вавилоне.

Сельское хозяйство здесь всегда было сопряжено со значительными трудностями. Надо собрать воду двух разливающихся весной рек, а потом использовать ее для полива в период засухи. Халдеи, вавилоняне, ассирийцы — большие специалисты в ирригации — взнуздали Тигр и Евфрат и создали сложную систему распределения воды. Ее унаследовали персы, потом арабы, но когда Халифат ослабел, система обветшала, а после нашествия монголов в XIII веке великолепные водоводы, сложные плотины и дамбы окончательно пришли в негодность, и это чудо великой цивилизации было потеряно навсегда.

Сейчас инженеры работают над проблемой ирригации, но решить ее непросто. Русла рек за века небрежения претерпели некоторые изменения. Дело в том, что воду для индивидуальных нужд брали таким образом, что русла не могли восстанавливаться правильно, а рытье каналов, которое велось без всякого плана, часто способствовало наводнениям. Так что возвращение Вавилону его прежнего плодородия — это не одна проблема, а сотни, из которых не последняя — культура пользования ирригационной системой. Тем не менее даже одного взгляда, брошенного на просторные сухие равнины, хватит для того, чтобы поверить: если Ираку снова удастся достичь плодородия древнего Вавилона, соотношение сил на мировом рынке пшеницы значительно изменится.

В гостях у местных жителей я из окна наблюдаю шествие шиитов-флагеллантов.

1

Я обнаружил, что мне, как всякой «христианской собаке» по выражению XVII века, в шиитские мечети Багдада путь заказан. Шла первая неделя первого месяца мусульманского календаря мукаррам. В это время шииты предаются самобичеванию, режут себе ножами кожу на голове, таким образом доводя себя до религиозного экстаза. Все завершается полным страсти действом, изображающим смерть Хусейна, внука Мухаммада.

Я, бывало, подолгу стоял около мечетей и смотрел на входивших и выходивших мужчин. Мечети в это время напоминают гудящие ульи. Фанатичной толпе чуждо какое бы то ни было чувство юмора. А если ты не имеешь отношения к объекту их мании, тебя просто не видят. Эти люди страшны в своей целеустремленности. Они вовсе не кажутся подавленными и убитыми горем — скорее, одержимыми жаждой мести. Глядя на них, я понял, что в древности разрядить обстановку могли только человеческие жертвоприношения. Шииты всегда жаждали крови.

Мне, вероятно, следует пояснить, что ислам разделяется на две ветви. Первая — ортодоксальное большинство (сунниты), вторая — фанатичное меньшинство (шииты). Раскол датируют 680 годом, когда пресекся род Пророка — Хусейна, внука Мухаммада, убили в Кербеле (Ирак). Шииты считают, что с этого момента все халифы были узурпаторами и самозванцами. Такой нонконформизм характерен больше для Индии и Персии. У шиитов свои мечети, своя иерархия священнослужителей, даже своя интерпретация Корана. Если ортодоксальные мусульмане-сунниты во время молитвы обращаются лицом к Мекке, то шииты — к Ираку, где находятся четыре святых для них города — Наджаф, Кербела, Кадиман и Самарра. Их ежегодно посещают двести тысяч паломников.

Первые десять дней мухаррама шииты отмечают с присущей им мрачной суровостью смерть Хусейна в Кербеле. В Багдаде в этот период полно паломников, которые, достигнув цели своего путешествия, маршируют по улицам ночью и безжалостно себя бичуют. Христианину, да и мусульманину-сунниту не поздоровится, если нарвется на такую процессию.

Подружившись с несколькими местными христианами, прихожанами древней Халдейской церкви, я рассказал им о своем желании увидеть шествие флагеллантов, и один из них согласился отвести меня к своему другу, живущему на одной из глухих улочек Багдада. Мимо его окон пролегал путь шиитов от одной мечети к другой. Знакомый обещал зайти за мной в восемь вечера.

Когда мы отправились, уже стемнело, но на улице было полно народа, потому что жители Багдада переняли западную привычку бесцельно шататься вечерами, — возможно, все дело в том, что улицы стали освещать электричеством, и в том, что клерки не слишком сильно устают на работе. Свернув с главной улицы, мы углубились в узкие переулки. Наши шаги отдавались гулким эхом. Местами все очень напоминало трущобы Нью-Йорка. Дома жались друг к другу, выдвинув вперед верхние этажи. Над головой оставалась лишь узкая, как лезвие ножа, полоска неба. Улочки так причудливо переплетались, что казалось, город проектировало стадо сумасшедших баранов. С наступлением темноты старый Багдад вновь обретает былую таинственность. Я почувствовал, что здесь и вправду можно встретить халифа, вышедшего из дворца навстречу ночным приключениям. А какой-нибудь карлик, столь часто встречающийся в восточных сказках персонаж, быть может, глядит сейчас на меня откуда-нибудь с чердака.