— У господина полковника возникла идея по поводу организации десантно-диверсионных отрядов, — суховато объяснил германец, поняв, что самое время оправдываться.

— Идее воздушно-десантных атак столько же лет, сколь существует авиация.

— Речь идет о подготовке десантно-диверсионных отрядов Русской освободительной армии, — уточнил Штрик-Штрикфельдт, вместо того чтобы предоставить возможность объясниться самому Меандрову.

— И кому необходимость такой подготовки показалась столь спешной?

— Господин полковник ждал вас в Дабендорфе, но время уходит, и он попросил…

— Ясно, — прервал Власов капитана. — Садитесь, господа.

— Капитан прав, — попытался поддержать его полковник, знавший о запрете командарма.

— Так это ваша идея, полковник, или вы всего лишь гонец, посредник? — вновь попытался выяснить Власов, кто стоит за полковником.

— Моя, господин генерал, — слова Меандров произносил на выдохе, на японский манер, кивая и сгибаясь всем туловищем, словно бы кланяясь.

Власов скептически передернул щекой, давая понять, что акции полковника сразу упали.

— Вот видите, оказывается, это всего лишь ваша личная идея. А кто может сказать мне, как к ней отнесутся Гиммлер, Кейтель, Геринг, не говоря уже о фюрере. Но коль уж мы встретились… — снисходительно пожал плечами генерал, — стоит поговорить, в стремени, да на рыс-сях.

— Я уже распорядился, — предупредил вопросительный взгляд Власова германский капитан. — Сейчас принесут. О нашем появлении фрау Биленберг уже знает.

* * *

Не успели они усесться и закурить, как дверь открылась и на пороге появилась официантка с каталкой, на которой стояли бутылка вина и блюдца с сыром, ветчиной и салатами. Этого уголка Германии и, в частности, этого санатория офицеров СС война со всеми ее продовольственными тяготами словно бы не коснулась. И это было одной из причин, по которой Власова тянуло сюда, как в оазис некоего довоенного благополучия.

— Но мне говорили, полковник, что вы уже предпринимали попытки создать русскую десантно-диверсионную часть, — произнес Власов вместо тоста, как только капитан разлил вино по бокалам.

— Предпринимал, ядр-рена.

В его устах это «ядр-рена» прозвучало как-то слишком уж по-русски, и очень плохо сочеталось с его откровенно азиатской внешностью.

— Причем задумывалась эта часть с размахом, в соединении с диверсионной школой, и происходило все это значительно раньше, нежели возникла сама идея Русской освободительной армии.

— Совершенно верно, ядр-рена!.. — Меандров залпом осушил бокал, по русскому обычаю крякнул, и лишь после того, как зажевал выпитое куском ветчины, горделиво признал: — Это был прекрасный план, ядр-рена! К этому времени мы уже могли подготовить две-три тысячи десантников-диверсантов и таким образом совершенно изменить ход войны. Вспомните, как прекрасно действовали германские десантники в момент нападения рейха на Польшу, в течение нескольких дней они буквально парализовали все оперативное управление польской армии. В СССР действия десантников могли быть еще эффективнее, поскольку за линией фронта оставались большие формирования антикоммунистических и национально-освободительных сил. Уже тогда…

— Не трудитесь убеждать меня в пользе воздушных десантов, — прервал его монолог генерал Власов. — Замыслы понятны. Почему не осуществили?

— Не позволили, ядр-рена.

— Кто именно препятствовал?

— То есть как это «кто»? Они же сами — немцы… — мельком и по-азиатски недобро взглянул Меандров на Штрик-Штрикфельдта… — Им вечно что-то мерещится, они вечно чего-то боятся. Если бы не их трусость, мы давно сформировали бы такую русскую армию, которая ни одному российскому императору не снилась.

— Относительно армии русских императоров?

— Относительно всего. Или, может, сразу же донесете на меня гестапо?

— Можете считать меня «своим» немцем, — шутливо успокоил его Штрик-Штрикфельдт, привыкший к тому, что русские офицеры всласть могли обругивать немцев в его присутствии, действительно считая его своим, «русским» немцем. Станете возражать, господин полковник?

— Русским — да все же немцем, — не стал жаловать его своим панибратством Меандров. — Так вот, я и говорю: немцам, вечно, ядр-рена, мерещатся какие-то страхи, — так и не угомонился полковник, обращаясь теперь уже к Власову. — Словно бы опасаются, что захватим Москву раньше них и вновь не допустим их туда.

Подтянутый, крепко сбитый, с мощным хрипловато-басовитым голосом, которым полковник каждое слово произносил так, словно выбивал его кремниевым кресалом, Меандров, несмотря на свою монголоидную внешность, представал сейчас перед Власовым в облике одного из тех, истинно русских, офицеров, которых ему еще пришлось повидать в роли «белых военспецов» Красной армии. Но которые затем, уже в тридцатые, в большинстве своем были расстреляны или загнаны Сталиным в концлагеря. Те же, что остались, сразу как-то сникли и гнусно опролетарились, дабы не выделяться среди массы рабоче-крестьянских командиров.

— Но ведь летом прошлого года вам все же позволили создать такой отряд. Помнится, вы даже повели его на задание.

Меандров устало взглянул вначале на Штрик-Штрикфельдта, присутствие которого все же явно мешало ему высказываться, что называется, от души; затем на Власова…

— Во-первых, командовал этими людьми, ядр-рена, не я, а некий обер-лейтенант СС. Я всего лишь был его заместителем.

— Упускайте детали, — сухо прервал его Власов, которому антинемецкие настроения Меандрова уже начали надоедать. — Отвечайте по существу.

— И потом… нас бросили не против армии, а против партизан. Вот тут и началось…

— Что, собственно, началось?

— А то, что против партизан карательствовать мои парни не хотели. Слишком уж недобрую славу нажили себе каратели по нашим деревням-селам. Кончилось тем, что в первый же день, как только нас переправили в район городка Остров, что в Ленинградской области, пятнадцать или шестнадцать человек перешло на сторону партизан. Да, перешло, признаю, — обращался он теперь уже к Штрик-Штрикфельдту. — Но это еще не основание для полной ликвидации по-настоящему элитной части.

— Просто этот бунт, этот саботаж ваших бойцов убедил германское командование, что часть к боевым действиям не готова, — скептически обронил Штрик-Штрикфельдт. — И это неоспоримо. Причем не готова прежде всего по духу своему, по идеологической подготовленности.

— Но ведь готовили-то нас, ядр-рена, для борьбы не с партизанами, а с армейскими частями, отрядами НКВД.

— Где бы вы ни базировались, рядом всегда оказывались бы партизаны, которые делали бы все возможное, чтобы истребить вас. И что, во время каждого нападения вы бы объясняли им, что с партизанами не воюете, дескать, держите нейтралитет?

— Это была бы иная ситуация, — огрызнулся Меандров. — Германские штабы сразу же дали нам понять, что намерены использовать нас лишь как карательно-полицеское подразделение. Это вызвало сильное неудовольствие.