– «Лоа» был выведен в резерв восемь лет назад, – ответил перуанец. – А в шестьдесят шестом он поучаствовал в бою с эскадрой испанского адмирала Нуньеса. Я знаком с состоянием «голеты блиндады» на настоящий момент. Если постараться, можно будет ввести судно в строй.

– Два старых монитора и этот ржавый утюг «Лоа» в дополнение к «Тупаку Амару»? – Каперанг-перуанец задумчиво потеребил подбородок. – Если принять бой под прикрытием береговых батарей, тогда есть шанс. Жаль, торпедеры все погибли, а то можно было бы предпринять ночную минную атаку… если, разумеется, продержимся до ночи.

– Продержимся, – уверенно ответил Повалишин. – Обязаны продержаться. А насчет минной атаки – недурная мысль, сеньор! Прямо сейчас, когда закончим совещание, собирайте по разным судам всех, кто хоть сколько-то разбирается в гальваническом и минном деле, конфискуйте в порту паровые катера и начинайте готовиться. А вы, – он повернулся к офицеру, рассказавшему о «голете блиндаде», – вы с этого момента – командир «Лоа». Отправляйтесь в Пайту, и самое позднее через две недели броненосец должен быть готов к выходу в море. Я прибуду туда позже, чтобы принять участие в перегоне кораблей в Кальяо!

Он обвел взглядом лица подчиненных. Кое-кто заулыбался, пока неуверенно, но в глазах уже светится робкая надежда. Вот, к примеру, молодой офицер, состоявший прежде в адъютантах у адмирала Грау – кажется, лейтенант Гальвес? Стиснул кулаки, разрумянился, беззвучно что-то шепчет – наверняка попросится в самое пекло, на минные катера, которые, впрочем, еще предстоит оборудовать и подготовить к бою. Вот и хорошо: даст бог, наберется опыта, хватит ему уже в адъютантах ходить, пора показать себя в настоящем деле…

– Вот видите, сеньоры, не все так безнадежно, как представлялось на первый взгляд. – Повалишин постарался скрыть усмешку. – А вы уж и хоронить себя собрались! Слово русского офицера: мы еще преподнесем чилийцам парочку неприятных сюрпризов.

Пакет принес перуанец-рассыльный – доставил к трапу «Тупака Амару» и принялся шумно препираться с вахтенным матросом, требуя немедленно позвать «сеньора адмирала», потому что «сеньор консул русо», при котором он имеет честь состоять, велел вручить депеши непременно в собственные руки! Пришлось Повалишину подниматься на палубу и расписываться в потрепанной, казенного вида тетради, которую посыльный таскал под мышкой. И, разумеется, вознаграждать его трудолюбие и энтузиазм парой мелких монет.

Первое письмо было от жены. Судя по штемпелям на конверте, оно покинуло Санкт-Петербург около двух месяцев назад и добиралось сначала обычной почтой до Нью-Йорка, а оттуда стараниями русского консула сперва в Сан-Франциско, а уж потом пакетботом в Кальяо. Супруга новоявленного адмирала понятия не имела, какой далекий и сложный маршрут предстоит заклеенному ее пальчиками конверту, ведь для Ирины Александровны Иван Федорович по-прежнему где-то на верфях в Северной Америке, надзирает за постройкой новых мониторов.

Содержание письма оказалось самое обычное: беспокойство за здоровье мужа (говорят, дорогой, у вас в Америке повсюду малярия?), вопросы о «милом Сереженьке» – как-то он там? – и осторожная попытка выяснить, вернется ли супруг домой к Рождеству, или придется ей, как и в прошлом году, справлять его в одиночку?

Повалишин дочитал письмецо до конца и задумался. До Рождества осталось совсем немного времени, и ему снова придется встречать его далеко от дома. Иван Федорович остро, до боли в груди представил, как это будет: дворник принесет и поставит в ведро с песком елку; с помощью горничной Ирина Александровна украсит деревце стеклянными шарами и бумажными гирляндами и под конец пристроит на верхушку хрустальную Вифлеемскую звезду – милые безделушки, доставлявшие столько радости, когда ему удавалось встретить Рождество дома, и такие безрадостные и никчемные в пустой квартире на третьем этаже доходного дома на Большой Морской…

Своих детей у них не было – не дал Бог. Поэтому, наверное, его жена души не чаяла в племяннице Нине, в особенности с тех пор как девушка, приехав в столицу для учебы на курсах, поселилась у Повалишиных. А уж как Ирина Александровна радовалась чувству, возникшему между Ниной и «милым Сереженькой», с какой охотой взялась покровительствовать влюбленным; как предвкушала, когда после окончания «этой ужасной войны» они повенчаются, и она на правах ближайшей родственницы примется устраивать свадьбу… Взрыв на Екатерининском пустил эти мечты прахом. А теперь вот и несостоявшийся жених сгинул безвестно – и хорошо, если всего лишь попал в плен…

Второе письмо – самое обыкновенное, с безобидным адресом отправителя – заставило Повалишина невольно вздрогнуть. Адрес этот содержался в числе прочих бумаг, в конверте, переданном для ознакомления с заданием. Взрезав плотную бумагу, он пробежал глазами строки (опять же, ничего особенного, невинное письмо дальней родственницы из российской провинции) и уселся за стол, извлек блокнот, квадратную картонку с таблицей, заполненной цифрами, и принялся выписывать из текста письма отдельные слова, старательно считая строки и сверяясь с таблицей.

Письмо было не просто письмом, а секретной депешей из адмиралтейства. Шифр сравнительно несложный, основанный на вычленении из безобидного, на первый взгляд, текста отдельных букв согласно порядку, указанному цифрами из таблицы. Таблицу предписывалось все время держать при себе, никому не показывать и хранить как зеницу ока – без нее прочесть шифрованные сообщения Повалишин попросту не смог бы. Особо подчеркивалось, что передаваться таким образом будут только наиважнейшие сообщения, содержание которых нельзя доверить даже консулу, не говоря уж о телеграфе.

Провозившись с полчаса, Повалишин несколько раз перечитал получившийся текст, после чего сжег письмо и листок с расшифровкой в пепельнице и задумался. Полученное сообщение меняло все его планы, и теперь предстояло подумать, как заново выстраивать предстоящую кампанию. Но так или иначе, новость была обнадеживающей: выходит, он не обманул своих новых подчиненных, и чилийцев действительно ждет «пренеприятнейшее известие». Вот только передавать им его заранее никто не собирается.

II

Декабрь 1879 г.

Чили. Вальпараисо. Военная гавань

– Вира помалу! – заорал боцман. – И полегче, полегче, одерживай! Покалечите надстройки – всех отправлю обниматься с чугунной мамашей![19] – И пустил вслед сложный, насквозь непристойный загиб, из тех, что в ходу у ливерпульских докеров.

Грузовые тали засвистели в блоках, подвешенных к ноку реи. Миноноска нехотя оторвалось от кильблоков и поплыла вверх. Матросы налегли на канаты, не давая массивному грузу раскачиваться, словно маятник, над палубой парохода. Прозвучала команда, и суденышко медленно поплыло по воздуху над головами людей, стоящих у кромки пирса. Бертон поднял голову – двухлопастной бронзовый винт ярко блеснул на солнце.

Раздались новые команды, на этот раз по-испански. Смуглолицые портовые рабочие потянули тросы, и миноноска улеглась на