– А что с Мурзой?

– Всех, кто был в доме, уничтожили.

– Надо бы уточнить.

– Уточни! Живыми кого-нибудь взяли?

– Одного рядового «духа». Забился под лавку в сарае, еле вытащили. Пацан еще. Кстати, из аула.

– Значит, местный?

– Да! Он и опознает Мурзу. Тот этой ночью был здесь.

– Ну, давай, используй местного.

– А что с ним делать потом?

– Пристрели!

– Дим?! Я не каратель, пленных не расстреливаю, – серьезно посмотрел на командира Требин.

– Тогда, «не каратель», и вопросов глупых не задавай.

– С собой его возьмем?

– Да на хрена он нам нужен? Хотя возьмем. Кто знает, может, на нем крови больше, чем на Мурзе? А если нет, то после разбора домой отпустят. Работай, Леша.

– Ферму минировать?

– Если найдешь чем. Все! Я строю группу, ты ищи Мурзу и с «духом» своим присоединяйся, через полчаса мы должны начать.

– Понял! Выполняю!

Капитан объявил построение личному составу. После осмотра дома к строю подошел и капитан Требин с единственным выжившим при штурме боевиком.

– Ну что? – спросил Веселов.

– Опознал Али Мурзу. Это бородач, что лежит в левом крыле.

– Который чуть не завалил нас с Возриным. Так, передай пацана санинструктору, сам в строй.

Посмотрев на часы, командир обратился к бойцам группы:

– Внимание, группа…

Неожиданно сигналом вызова сработала радиостанция Р-168, и связист доложил:

– Товарищ капитан, вас вызывает командир экипажа «Ми-8».

– В смысле? Он же должен подойти к месту высадки к 13.30.

Как бы проясняя недоумение командира группы, над базой прошел «Ми-8». Веселов принял гарнитуру станции:

– Горизонт! Я – Корнет!

– Горизонт! – ответил майор Лукин.

– В чем дело?

– Отход отменяется. Приказ «Ангары», группе следовать в аул, окружить его, из третьего дома первой линии зданий от востока на плато вывести семью Кодаева. Там же за участком дома я посажу машину, оттуда и уйдем на свою базу. Как понял?

– Понял!

– Я пока уйду к перевалу, отработаешь задачу в селении, вызывай!

– Принял!

Вернув гарнитуру связисту, Веселов обратился к подчиненным:

– Отход отменяется. Нам изменили задачу. В связи с этим приказано группе выйти к аулу Кирга и окружить его. Старшему лейтенанту Реброву и прапорщику Бойко вывести из третьего дома от восточной стороны семью чабана и сопроводить через сад на плато, откуда будет проведена эвакуация. Вопросы есть?

Вопросов у спецназовцев не было.

Группа прошла километр за двадцать минут и окружила совершенно пустой аул. Все жители попрятались в домах. Ребров и Бойко вывели семью Кодаева на пустырь, где по вызову командира группы приземлился «Ми-8».

В 9.40 вертолет благополучно совершил посадку на плацу войсковой части, временной дислокации 36-го отряда специального назначения. А на следующий день доставленные той же «вертушкой» в Моздок капитан Веселов, старший лейтенант Ребров и прапорщик Шалов в гражданской одежде на транспортном «Ил-76» вылетели в Москву! У Дмитрия впереди был месяц отпуска. Если бы он знал, что ждет его в мирной Москве, далеко от гор и вой-ны?! Но он этого не знал и знать не мог, потому и сошел на мокрую от дождя бетонку подмосковного военного аэродрома в отличном настроении, строя планы на представившееся наконец время отдыха.

Уже которую ночь страдая бессонницей, Бестужева и 26-го числа проснулась разбитой, словно и не было сна. Да его и не было, лишь обрывки. Лариса взглянула на часы: 7.30. Теплый душ и чашка кофе немного взбодрили ее. Она присела перед зеркалом, внимательно всматриваясь в свое лицо. Переживания последних дней не прошли незамеченными, глаза припухшие, легкие морщинки у век. И это сейчас, в двадцать пять лет. Что же будет дальше? Вздохнув, Лариса принялась приводить себя в порядок. К восьми часам она уже была готова к выезду в офис, и ровно в 8.00 позвонил Коростылев:

– Доброе утро, Лариса Константиновна, машина у подъезда.

– Здравствуй, Гена, я сейчас.

Лариса вышла в прихожую, посмотрела в глазок, приоткрыла дверь, и вздох облегчения вырвался у нее из груди. На коврике не было гвоздики. Значит, вечером или ночью никого не убили. «Черт! – подумала Лариса. – Так дальше нельзя жить, так скоро можно загреметь в психушку. Надо забыть об этих цветах, об убийствах, заставить себя думать, что они ко мне отношения не имеют, что ничего не было». Да… не было, но кто-то же проникал в ее квартиру. И не обычный воришка. Почему он взял только обручальное кольцо, не тронув денег? Да вор мог всю квартиру вычистить, однако взял только кольцо, при этом оставив в мусорном ведре пустую пачку из-под сигарет. Этого тоже не было? Нет, это было, а значит, и забыть ничего не получится. А может? В очередной раз ей в голову пришла одна и та же мысль, но Лариса тут же отогнала ее. Нет! Этого не может быть, этого просто не может быть…

– Лариса Константиновна, – услышала Бестужева голос Гены с первого этажа, заставивший ее вздрогнуть. – Вы в порядке? У вас ничего не случилось?

– У меня все в порядке, с замком заминка вышла, иду.

Бестужева вышла из подъезда и села в припаркованный рядом серебристый «Форд».

– Ну, чего ты смотришь на меня? – недовольно произнесла она. – Поехали!

– Вы чем-то расстроены? – участливо спросил Коростылев.

– Помолчи. И заводи, наконец, машину! – оборвала водителя Лариса.

Геннадий, по-детски надув губы, повернул ключ в замке зажигания, отжал педаль сцепления и начал разворачивать автомобиль.

Лариса, поняв, что незаслуженно обидела парня, повернулась к нему:

– Ты извини меня, Гена. Я действительно с утра какая-то нервная. Это пройдет.

Коростылев вывел «Форд» на улицу и неожиданно сказал:

– Говорят, ваш муж вернулся?

– Кто говорит? – почувствовав, как холодок пробежал по спине, прошептала Лариса.

– Да я уж и не помню, от кого слышал об этом. Мельком слышал. Но от кого-то в офисе, больше я почти нигде не бываю. Работа и дом. Офисная суета, а затем одиночество в пустой квартире.

– Не верь никому, слышишь? Сергею не от кого прятаться. И о его возвращении первой узнала бы я. Но он, к сожалению, остается в плену у бандитов, если только… Хотя – никаких «если». Он жив, но не может вырваться из неволи. И я знаю, что Сергей вернется, этим живу, жду его. И буду ждать. Я буду ждать его, ты понял, Гена?

– Да, да, Лариса Константиновна, конечно, я все понял и восхищаюсь вами. Вы успокойтесь. Мне надо бы молчать, а я? Простите!