старший мальчик, сделав своё дело, должно быть, перепугался и больше никогда не появлялся в их доме.

Эта история ошеломила Джонатана. Он и представить себе не мог, что Серж мог сделать такое; ребёнок говорил об этом пренебрежительно, со смехом - все люди, которые зависали у Барбары, были недоумками. Однако он был и немного горд тем, что произошло, Джонатан это ясно видел. Но ложные представления молодого художника о детях, которые он всё ещё невольно принимал во внимание, не позволяли ему интерпретировать и осмыслить это происшествие.

Он даже не сообразил, что теперь Серж захочет пойти дальше, чем раньше, что его желания могут быть более чёткими, или, что он может проявлять более смелую инициативу. В этом была его ошибка…

Дело было не в удовольствиях, которых добивался Серж из-за любви к Джонатану; он искал их ради них самих. Если он думал о Джонатане – он его обнимал; если он думал о хуе или заднице – он их использовал. Именно эта беспечность позволила Джонатану выдержать их первые попытки соития, которые в противном случае так бы его напугали, что заставили бы отказаться от них. Серж резко, без какого-либо сигнала, по своей прихоти, переходил от сексуальных отношений к несексуальным, и наоборот, и любил обращаться с мужчиной так, как будто у того не было реальных личных желаний, поэтому Джонатан бывал, соответственно, то подавлен то утешен, то несчастен от одиночества в своих желаниях, то обрадован, что больше не одинок, то с членом, то кастрированным – в зависимости от непредсказуемых движений ребёнка, для которого он сам был не более чем сиденьем, плотью и зеркалом.

– В этом городе необычные люди. У них только голова и ноги. Я нарисовал много-много голов. У них нет обуви. Они с него ростом. Понимаешь, какие они большие! Ты бы не испугался, если бы на улице к тебе такая голова подошла?

– Но они не опасны, смотри. Похоже, они сыты. Они не обращают на него внимания. У них руки вместо ушей. Как у тех собаки, у них руки очень длинные. Непонятно, есть ли там женщины, лучше пусть будут.

– Вот этот, который повернулся спиной, похож на меня, каким я был раньше. Видишь, у него нет шеи, это его попа внизу. Они не носят одежду.

– Это просто идеи, не знаю, откуда они берутся.

– Как дела, как дела! Они все пожимают друг другу уши, эээ, руки. Давай, попробуем так поздороваться. Привет, дружище! Ааа!

– У машин тоже нет колёс. У них ботинки, большие сапоги, сабо. Достаточно дать им уши и хвосты, и получатся животные.

Голова Джонатана у Сержа на бёдрах, лежит там, как кот свернувшийся клубком. Сначала Серж его трогает, почёсывает, гладит. Потом он начинает чесать слишком сильно, раскачивать его вверх-вниз, щекотать уши волосами. Джонатан сдаётся и поднимается на ноги. Возможно, к лучшему.

Серж опорожняет корзинку с покупками и читает этикетку на туалетной бумаге.

– Четыреста сантимов, чтобы вытереть задницу, – кричит он, – дорогое удовольствие!

Джонатан обескуражен этой сложной арифметикой, но Серж, вероятно, прав. Долгие подсчёты в уме, пока готовится обед.

– Он нашёл машину, чтобы сбежать, эта машина с педалями и паровыми трубами, но на самом деле, чтобы заставить её работать, нужно говорить в этот громкоговоритель. Тогда это колесо начнёт вращаться, эта цепь начнёт двигаться и так далее. Он неправильно уселся. Он обнаружил, что если говорить туда матерные слова, машина работает очень-очень быстро. Если он говорит обычные слова, тогда не так быстро. Он управляет ею с помощью педалей. Он кричит.

– Машина взлетела, должно быть, он сказал что-то действительно ужасное. Я не стал рисовать снова то же самое. Просто скопируй в уме. Этот дым она делает из его ругательств. Он много их знает!

– Он выбирается из ямы, он снова вылетает. Но ракета его заметила, преследует его. Ему кажется, что было глупо обнаружить себя. У него даже нет шлема, чтобы вернуться на Землю. Понимаешь, на Луне он и так может дышать без чего-либо, но это бесполезно, он не может уйти.

– Там есть такие же острые горы, как те, что внизу. Он перелетел вершину, а ракета не заметила и врезалась в горы. Бабах! Он очень рад.

– Он больше не матерится, и машина снижается. Там внизу растут съедобные деревья, как у того капитана, который...

– Я постоянно повторяюсь, поэтому я остановился. Я бы хотел придумывать то, чего не существует. Все эти съедобные деревья. Еду я вырезал из рекламных купонов с холодильника, а потом наклеил на деревья.

Серж был удивительно активен. Его продуктивность умножалась повсюду; Джонатан теперь понимал, как столетием раньше удавалось заставить детей работать на фабриках по двенадцать или тринадцать часов в день. Невозможно было представить более щедрый источник энергии. С той лишь оговоркой, что, расходуя свою энергию с безрассудным расточительством, он загружал себя едой, словно топку паровоза углём. Когда обе его руки были заняты работой, казалось, у него была ещё и третья, чтобы одновременно есть.

Маленький сад превратился в пейзаж, достойный рисунков на папирусе. Даже цвета его напоминали акварель. Чтобы пройти от кухонной двери до садовой калитки, нужно было пересечь целую сельскую местность со всеми многочисленными особенностями её ландшафта. А вот с самолёта – с высоты взрослой головы – вид был жалкий; всё было создано на четвереньках, и именно на них нужно было проходить. Но дорожки, хотя и отличные, очень гладкие на ощупь, были слишком узки для больших колен Джонатана.

– Потом я сказал себе, ладно, буду приклеивать.

– Стал вырезать картинки и смешивать их с моими рисунками. Вот как здесь. Чёрно-белые я раскрасил.

Но как коротки оказались эти два месяца! Серж больше не любил возиться в одиночестве. Джонатан был принят в качестве чернорабочего. Иногда у него просили совета по технической части; в остальных случаях ему давали скучные задания, с которыми взрослое тело лучше справлялось. Разработку и кропотливый труд Серж оставлял себе.

И, наконец, каждые три или четыре часа Джонатана отводили в уголок, дабы он обслужил потребности «уставшего воина». Эти паузы были короткими и простыми: Серж хотел, чтобы ему пососали и подрочили; одновременно он мастурбировал мужчине, получая удовольствие от того, как кожа скользит вверх и вниз по большому члену. Как только Серж достигал оргазма, не мешкая, командовал:

– Готово. Остановись!

Джонатан останавливался. Его не волновало, получит он свой оргазм