Мама наконец махнула рукой. У нее хватало забот с Антошкой, который родился в конце мая.

— Дед говорит, что я похож на негатив, — сказал Кирилл. — Волосы бесцветные, шкура темная. Хоть печатай наоборот.

— Почему вы зовете его Дедом? — спросила мама. — Дед да Дед, только и слышишь. Неужели он не обижается? Ему же двадцать четыре года.

— А чего ему обижаться? Он привык. Это из-за Митьки.

— Из-за какого Митьки?

— Ну, помнишь, прибегал такой курчавый? Это его внук.

— Какой внук? Бог с тобой…

Кирилл засмеялся:

— Да правда внук, только двоюродный. У Деда племянница есть, а она его старше. Так ведь бывает. А Митька — ее сын. Вот и посчитай.

— В самом деле, — сказала мама. — Забавно… Ну, если точно говорить, это называется "внучатый племянник".

— Ну а он тогда "дедистый дядя". Или "дедовый". Все равно — Дед.

— А я думала, это его братишка. Они так похожи…

— Только с виду. Митька знаешь какой сахар! И привидений боится. Вечером дома ни за что один не сидит. Дед с ним замучился.

— Почему же он с ним мучается? Где у этого Митьки родители? Они живы?

— Конечно. Только они геологи, в экспедиции ездят.

— Бедный ребенок… Все время ездят?

— Не все время, но часто…

Мама вздохнула.

— Вот и папа наш тоже ездит…

— Еще пять дней, — утешил Кирилл. — Протянем.

— Протянем, — согласилась мама. — Ты у меня герой… А в школе как? Все в порядке?

— Вроде… Чего это ты среди ночи про школу вспомнила?

— Ты сам вспомнил. Все проезжался сейчас насчет школы.

— Это я так. У меня переходный возраст, я над всем и-ро-ни-зи-рую.

Мама опять взлохматила ему волосы.

— Ну, беги спать.

— Угу…

Кирилл пошел к себе и завалился в постель, надеясь увидеть продолжение сна. Но ничего он не увидел. А проснулся уже утром от шумных голосов: неожиданно вернулся из Риги отец.

Отец весело рассказывал, как пустился на хитрость: позвонил на завод, попросил прислать телеграмму, что срочно нужен на производстве. Потому что, в самом деле, на заводе масса дел, а совещание занудное и организовано бестолково: не столько говорят о деле, сколько осматривают достопримечательности…

Кирилл выскочил в большую комнату и облапил отца за круглый живот.

— Папа! Сбежал, да? Вот молодец!

Отец ухватил Кирилла под мышки, слегка приподнял.

— Эх, не подкинуть уже. Больно длинен… Я тебе подарок привез.

Подарок был что надо! Алая майка с крутобокими маленькими каравеллами и галеонами, разбежавшимися по плечам, спине и коротеньким рукавам. На груди у майки была напечатана старинная карта полушарий с пальмами, китами, индейцами и средневековыми городами. Хоть вешай на стену и любуйся.

— Ух ты! — восхищенно сказал Кирилл. — Урок истории и географии! Вот бы в школу в такой заявиться!

Но в школу надо было идти в форме. Несмотря на жару. В других школах было не так строго: разрешалось ходить без курток, но там, где учился Кирилл, появилась новая директорша и завела железный порядок. Это была дама крупных размеров, с громким голосом и суровым нравом, хотя порой хотела казаться добродушной. С первого дня она получила от старшеклассников прозвище Мать-генеральша…

До школы Кирилл нес куртку под мышкой. Хотя шла вторая неделя учебного года, стояло еще полное лето. Лишь клены кое-где пожелтели, но они начинают желтеть уже в августе.

В квартале от школы Кирилл догнал длинного Климова и хлопнул его курткой по спине.

— Привет, сказал Климов. Не дерись, будь воспитанным ребёнком хотя бы перед лицом учителей.

— Кого?

— Вон Вера Сергеевна идёт.

— Она же спиной к нам, а не лицом, — рассудил Кирилл. — Давай догоним.

Они с двух сторон обогнали невысокую седоватую математичку и разом сказали:

— Здрасте, Вера Сергеевна!

— Здравствуйте… А, Векшин и Климов!

— Дайте, я ваш портфель понесу, — сказал Климов.

— Буду весьма благодарна.

— Ого, весу-то… Наверно, наши тетрадочки?

— Ваши… Но лично вашей тетради, Климов, я не нашла и крайне этим озадачена. Вы не сдали работу?

— Увы, — сказал длинный Климов.

— Почему же? Я не верю, что вы не сумели решить.

— Я и не пытался, Вера Сергеевна, вздохнул Климов. — Совершенно не о том были мысли.

— Если не секрет, о чём же они были?

— Не секрет, но трудно объяснить… Кажется, о смысле жизни.

— Ну и… отыскали смысл?

— Увы, — опять сказал Климов. — И от огорченья подумал: пускай уж лучше двойка.

— Жаль, — сказала Вера Сергеевна.

— Ничего, я до конца четверти исправлю.

— Жаль, что не доискались до смысла жизни. А ставить двойку я вам не собираюсь. Даже не имею права.

— Почему? — искренне удивился Климов.

— По ряду причин. Самая простая та, что эта работа была внеплановая, сверх программы, я её дала вам для проверки. Так что ставить двойки я не могу… Хорошие оценки — другое дело. Вот, например, как пятёрка Векшина…

— Ой, правда?! — возликовал Кирилл.

— Разумеется. А почему вы удивляетесь?

— Можно подумать, у меня каждый день пятёрки по математике, — засмеялся Кирилл.

— Это зависит от вас… У вас хорошие аналитические способности, но не всегда хватает дисциплины в работе… А вот Климов меня весьма огорчил.

— Я не способен к математике, — сказал Климов.

— Вы же в прошлом году участвовали в районной математической олимпиаде!

— Да. А сейчас я эту науку разлюбил.

— Тем более я не могу ставить вам двойку. Потому что не сумела воспитать в вас прочную любовь к своему предмету, — усмехнулась Вера Сергеевна. — Здесь двойку заслужила скорее я.

— Это вы шутите, — сумрачно сказал Климов.

— Не совсем… А вы в свою очередь не совсем серьёзны.

— Почему же…

— Потому что нельзя разлюбить науку, которую вы ещё не знаете. Ваши некоторые успехи в прошлом году настроили вас бодро, а столкнувшись со сложностями, вы разочаровались…

— Ну, да… Но это лишь одна из причин.

— Возможно. Боюсь только, что не самая малая… Я вспоминаю своего старого преподавателя французского языка. Это было, естественно, во времена, которые кажутся вам доисторическими. Так вот, я ему как-то сказала, что терпеть не могу "этот ужасный французский". Он засмеялся: "Голубушка, вы сначала выучите его, а потом решайте. Чтобы любить или ненавидеть какой-либо предмет, надо его знать…" Потом, когда я читала в подлиннике Стендаля, я уже не испытывала ненависти к французскому…