С этими коварными мыслями в голове Фригидин проник в помещение и, оглядевшись, деловито подтянул нарукавники.

Сделать ему предстояло многое.

«Сахар – это я потом, – сказал себе бухгалтер. – Сначала попробуем что-то новенькое».

Фригидин уже знал, что Тютюнин со своей женой поочередно высиживают яйца фламинго, а потому решил нанести самый болезненный удар.

Приподняв крышечку нагревателя молочной смеси, диверсант увидел белую скорлупу яйца. Такую беззащитную и тонкую.

«Стоит лишь ткнуть пальчиком и… Стоит лишь ткнуть пальчиком…»

Фригидин занес для удара острый, как шило, перст и, прошептав: «Получ-чи!» – проткнул им яйцо.

Раздавшийся вслед за этим вопль был слышен не только во дворе «Втормехпошива», но даже и в соседних кварталах. Жители, те, что прогуливали работу и пили дома водку, подумали, что это пожарная сирена. Трезвь^е же решили, что по радио поет Николай Басков, и сделали погромче.

А это был не Басков, а несчастный бухгалтер Фригидин, кричавший от боли на два голоса, отчего получалось очень красиво.

Через мгновение в приемку ворвались Тютюнин, Кузьмич и пришедший в себя Турбинов.

– Что это за дела, Фригидин?! – закричал он первым, надеясь для начала затеять драку.

– Я только хотел потрога-а-ать! – вопил бухгалтер, тряся рукой, за которую держалась зубами неизвестная тварь. – Уберите от меня этого аллигатора! Он откусит мне палец!

– А это и не аллигатор вовсе. Это калифорнийский кайман, – подвел итог всезнающий Кузьмич и, схватив каймана за хвост, легко отцепил его от бухгалтерской руки.

Глядя на все это, Сергей Тютюнин, как хозяин яиц, пребывал в крайнем удивлении.

– Это чего же получается, Кузьмич, я этих змей на груди пригрел? – спросил он.

– А это не змеи, это полезные твари, скажу я тебе.

– Чем же они полезные?

– Может, вы сначала… окажете мне помощь?! – переходя на визг, напомнил о себе Фригидин.

– Не ори, пойди скажи Елене Васильевне, чтобы она тебе карету «скорой помощи» вызвала…

– Да! Да! – Держа перед собой укушенный палец, бухгалтер выскочил в коридор и помчался к директорской приемной, топоча, словно дикий козел, и громко крича:

– Карету мне! Срочно карету!

После ухода шумного Фригидина в приемке воцарилась тишина. Только два вылупившихся кайманчика бегали по полу, смешно тараща глазки и останавливаясь возле людей в надежде, что кто-то по дурости сунет им палец.

– Голодные, – сделал вывод Кузьмич. – Надо им мясца или хотя бы колбасы свиной.

– А разве ж крокодилы колбасу едят? – спросил Сергей.

Он сторонился своих найденышей, поскольку психологически уже приготовил себя к вылуплению фламингов, а тут на тебе – кайманы.

– Они все едят, потому как хищники.

– Да откуда ты все про них знаешь? – заинтересовался Турбинов, который в трезвом состоянии был довольно любознателен.

– Так я же во Флориде три года провел, когда в ГРУ работал.

– И чего ты там делал, в этой Флориде?

– Шаттлы сбивал… – просто ответил Кузьмич. – А я вам разве не рассказывал?

– Да нет же! – одновременно воскликнули Тютюнин и Турбинов и сразу сели возле Кузьмича.

– Ну, ничего такого особенного. Сначала на Кубу, оттуда во Флориду перебрался и в болотах среди кайманов калифорнийских затаился.

– И никто тебя там не находил? Неужели не охраняли американцы свою НАСА? – подивился просвещенный Турбинов.

– Почему не охраняли? Жутко охраняли. Болота эти ну просто бреднем процеживали – диверсий боялись.

– А как же ты выкрутился, если просеивали?

– Соответствовал внешнему виду каймана, – пожал плечами Кузьмич. – Там же грязь, тина, водоросли. Я даже извивался, как кайман, но они чего-то заподозрили. Правда, пристрелить меня опасались – вдруг я чистокровный кайман, а у них за редкое животное – сразу в камеру. Вот они, подлецы, и решили меня проверить… – Кузьмич вздохнул.

– И как же?

– Лошадь притащили дохлую и спихнули в болото, чтобы посмотреть, что я с ней делать буду…

– Ну а ты чего же?

– А что я? Задание командования проваливать нельзя, вот и стал я ее жрать, эту лошадь. Хорошо хоть не совсем она падалью была, ну, может, дня три-четыре на солнышке полежала, и сразу в болото.

– И ты сожрал целую лошадь?! – поразился Тютюнин и даже поморщился, представляя, каково было Кузьмичу.

– Ну не всю. Этим извергам надоело смотреть, и они на второй день ушли. Тут настоящие кайманы налетели и вмиг оставшуюся половину прикончили.

– А ты как же?

– Да ничего, перетерпел как-то. Но после того случая конину на дух не переношу. На всю жизнь наелся.

– Понятно дело, – согласился Серега. – Я бы, пожалуй, так не смог. Хоть и за родину.

– Да-а, – согласился Турбинов. – Ну а как шаттлы сбивал?

– Да обыкновенно. Мне ведь авторучку с собой выдали-лазерную, на солнечных батарейках. Во Флориде солнца много, ручка за неделю заряжалась. Потом выходил на позицию и, как только эта хреновина стартовала, я по ней с десяти тысяч метров, значит, шарашил.

– И сбивал?! – недоверчиво спросил Серега.

– Когда сбивал, когда нет. Лучик тонкий, и выстрел только один, много не настреляешь… Но потом приказ пришел – прекратить диверсии и перейти на легкий саботаж.

– Это как же?

– Ну я к ним в НАСА уборщиком устроился. При моих способностях это было нетрудно…

– Ну?

– Ну и стал вот таких же кайманчиков из болота в учебный центр для астронавтов носить, прямо в поломойном ведре.

– И чего?

– Выпускал их в коридор, чтобы астронавты увидели. Потом снова собирал в ведро и уносил.

– А смысл в чем?

– Смысл?! – Кузьмич самодовольно заулыбался. – А вот когда они собеседование с психологом проходили, он их спрашивал, как спишь, как ешь, чего тебе снится. Ну они и говорили, что чувствуют себя отлично, только вот недавно в коридоре видели маленьких крокодильчиков. Психолог им говорил: о'кей, ребята, и отчислял с программы подготовки.

– Здорово! – восхитился Турбинов. – Ну и долго ты им мозги парил?

– Долго. Пока они не стали наших космонавтов, тех, что на пенсию вышли, к себе в команду набирать.

– И чего наши, устойчивее к крокодильчикам?

– Ну, наши совсем другое дело. Они с бодунища и не таких крокодильчиков видят, только психологу об этом ни гугу. Наши – народ проверенный, они в любом состоянии какую хочешь комиссию пройдут и совсем никакими за штурвал сядут. Кремень, а не люди.