Некоторые буйволы брыкались, грозя стоптать народ вокруг, и тогда Шатур приказывал убивать стрелами. Таких непокорных становилось все меньше, и за пару недель половина людей в обозе уже снова обзавелись просторными телегами, натянули навесы из шкур, а буйволы везут их вперед, мыча и отмахиваясь хвостами от мух.

Те, что с телегами, охотно берут к себе соседей, сажают детей и женщин, так что в итоге вновь все теперь в телегах, а пешком в основном идут мужчины, когда хочется размять ноги.

Яфету и его женам, Милене и Миштар, тоже выстроили телеги, развернули шатры.

Иногда мужчины во время ночных привалов собирались по десять-пятнадцать человек, делились на группы и в свете догорающего в небе солнца с яростными криками бросались друг на друга, лупили кулаками, бросали на землю, но не добивали лежачих.

Женщины стояли вокруг, смотрели, охали и качали головами, но не вмешивались. Дети наблюдали радостно, некоторые мальчишки тоже начинали мутузить друг друга пока еще слабенькими кулачками.

Яфет однажды заметил такое, в ярости велел разнять. Однако Громострел удержал, сказал, что мужчинам надо дать возможность выплеснуть лишнюю силу, что скапливается без дела.

Убивать не убивают, со знанием дела убеждал старший воевода, но почему бы не поставить соседу фонарь или не выбить зуб. Дело житейское, зато веселее в дороге, да и если не давать спускать лишнюю силу и ярость – вот так время от времени под присмотром, то, не дай боги, эту плотину однажды прорвет бесконтрольно. И тогда никому мало не покажется.

Делако слева снова виднеются горы, стоят неровной громоздкой стеной, упираются вершинами в небо. Яфет все чаще устремлял на них взгляд, вспоминая, как Ковчег после Потопа вынесло на вершину горы Арарат, и тоже пришлось долго спускаться по склону, созерцая всюду вокруг заснеженные шапки и склоны.

***

Тцар видел, что Ратибор намеренно его избегает. Все время старается уехать в дозор, в обозе его стали видеть редко. Поговаривали, что мучительно переживает смерть сестры, часто уезжает в степь один, даже если в это время едет с разведчиками впереди обоза либо в одном из заград отрядов позади.

Как-то вечером, когда остановились на ночной привал, тцар вернулся в шатер после долгого дня в седле. Весь день провел с разведчиками, те показывали тучные стада диких коней и буйволов, которые иногда угадывались по облакам пыли на виднокрае у леса.

Под конец дня усмотрел в траве зайца, прибил стрелой, а потом погнался еще за одним. Вернувшись, отдал добычу людям у костра, а сам направился к своему шатру.

Он крикнул воинам у костра:

– Эй, разыщите Ратибора!

– Слушаемся, светлый тцар!

Четверо вскочили и быстро отправились в разные стороны лагеря, над которым сгущаются сумерки. Остальные подобрались, но остались сидеть, взглядами ловя каждое движение правителя.

Опустив за собой полог шатра, Яфет снял кольчугу и кожаный панцирь и остался в льняной рубахе, непомерно высокий и широкоплечий. Потолок шатра всегда натянут достаточно высоко, чтобы он чувствовал себя свободно в полный рост.

Он вдохнул полной грудью. От ароматов благовоний, что идут от горящих светильников, кровь бежит быстрее. Терпкий, чуть сладковатый запах разгоняет усталость в мышцах. Раньше благовония туда добавляла Златокора, а теперь тцар велит слугам следить за светильниками, добавлять ароматные масла в жир, которым их заправляют. Все это – в память о жене.

Сапоги ступают по расстеленному на полу ковру. Яфет сел на низенькую табуретку возле стола, взял из миски спелое яблоко. С сочным хрустом откусил и принялся неторопливо жевать, разглядывая незатейливые узоры на стенах шатра.

Он посмотрел на ложе из шкуры леопарда и подушек в дальнем конце, где столько ночей провел в объятиях Златокоры.

В ту же минуту снаружи послышался конский топот, донеслось ржание и голоса.

Полог шатра откинулся, и вошел Ратибор. Невысокий, узкий в талии и широкий в плечах. Светлые, как пшеница, волосы свободно спадают на плечи, на лбу перехвачены обручем.

Такого же цвета, как и у Златокоры, невольно подумал Яфет, отгоняя пытающиеся завладеть сердцем грустные воспоминания.

– Прибыл, как ты велел, тцар, – холодно и учтиво произнес Ратибор, глядя в сторону. – Надеюсь, ты в добром здравии.

Яфет опустился на табурет у стола и указал военачальнику на такой же. Но Ратибор остался стоять. Тцар, подумав, тоже встал, выше него на три головы, неспешно прошелся от стены до стены, слушая, как снаружи долетают голоса воинов, смех и просачивается запах ароматной похлебки.

– Понимаю, как тебе тяжело, – произнес Яфет, остановившись и посмотрев в глаза шурину. – Дня и часа не проходит, чтобы я не вспоминал Златокору. Но ее не вернешь, как бы мы ни старались. – Он крепко стиснул кулаки. – Я…в общем, как-то раз мне удалось вызвать ее душу из вирия ненадолго. Она меня простила, хотя, когда ее обвила молния, воинам приходилось меня удерживать вдесятером, чтобы не бросился к ней.

Задрав голову, Ратибор взглянул на Яфета, и тцар отшатнулся, узрев ледяной взгляд с плохо скрываемой враждебностью.

– Меня бы не смогло удержать и целое войско, – проговорил Ратибор сквозь зубы. – Прости меня, тцар, я веду себя неподобающе. Я просто злюсь. Злюсь, что меня не было рядом, злюсь и скорблю, что увижу сестру теперь только в вирии. И я бы тебе слова упрека не сказал. Если бы ты не был ей мужем. Но ты поклялся защищать ее от всех невзгод ценой жизни. И вот – ты цел и невредим, а у Златокоры нет даже могильного кургана. Некуда прийти и посидеть, с ней поговорить.

– Ты тысячу раз прав, – признал Яфет с горечью и развел руками. От его жеста огоньки светильников рядом колыхнулись. – Но вышло, как вышло, Ратибор. Теперь мы должны доказать, что остались здесь не зря. Чтобы Златокора не сокрушалась, видя, что мы без нее как немощные. Мы должны давать защиту и заботу тем, кто все еще жив. И чтить ее делами воинов и мужчин.

Яфет протянул Ратибору ладонь.

– Мне Златокору не забыть никогда, – сказал он. – Но давай помнить, что мы с тобой здесь, все еще топчем землю. Мы отвечаем за будущее наших людей. Златокора хотела, чтобы мы покорили Гиперборею. Давай же сделаем то, к чему она стремилась вместе с нами.

Ратибор посмотрел на протянутую руку, но свою в ответ не подал. Лишь сильнее расправил и без того широкие плечи. Он смотрел на правителя снизу-вверх с мрачным вызовом.

– Я жизнь положу за то, чтоб выполнить волю сестры, – сказал военачальник с тяжестью, будто тащит на себе каменную плиту. – Но руки тебе,