«В январе на всеобщих выборах одержал победу Адольф Гитлер, лидер партии национал-социалистов».

«Бежал из Берлина в Париж Сергей Алексеевич Соколов-Кречетов, основатель организации «Братство русской правды». Соколов-Кречетов активно приветствовал победу на выборах партии национал-социалистов в надежде найти финансовую помощь в борьбе с большевиками. Но он был масоном, а нацисты преследуют коммунистов, евреев и масонов. Г-н Соколов-Кречетов поселился в Нейи».

Кроме обывателей и просоветских элементов, большая часть русской эмиграции приветствовала победу на выборах в Германии национал-социалистов. Мати сразу сказала: «Нет».

— Хотя большевики у нас забрали все, я ненавижу этих бандитов. Он же клоун и абсолютный ублюдок, этот г-н Гитлер.

Андрей Владимирович ее полностью в этом поддерживал.

— Матильда Феликсовна, к вам посетители. Очень представительный господин.

— Нина Ивановна, он англичанин?

— С двумя девочками, Матильда Феликсовна…

— А, желает из детей балерин сделать. Пригласи его.

— Боже мой, мистер Хопкинсон! Как я рада Вас видеть. Заходите, садитесь. А девочек посадите сюда на диванчик.

— Мати, дорогая, вот я и нашел Вас. Это мои внучки Катрин и Надин. Их мама, моя дочь, живет в Париже. Вы правы, они хотят стать балеринами.

— Сколько же им лет, мистер Хопкинсон?

— Восемь и десять.

— Это — хороший возраст для начала. Нина Ивановна, новые ученицы, возьмите их к себе, покажите им зал. Мистер Хопкинсон, когда же Вы уехали из Петербурга? Я знаю, вы же там оперировали.

— В марте 1918-го.

— Почти одновременно с нами. Бедный Сережа, не дожил. Вы так хорошо его прооперировали, он совершенно выздоровел. И его убили, звери.

— Знаю, Мати. Это все ужасно. Я так полюбил эту страну. Вот хочу, чтобы мои внучки по-русски научились говорить. Мы их уже записали в русскую гимназию леди Детердинг.

— Знаю, знаю эту гимназию. Наши конкуренты. Гимназия Андрея закрылась в Ницце, никто не мог платить, кроме двух-трех английских семей. Так что леди Лидия теперь монополист в этой области. Мы очень хорошо знакомы.

— Мати, я хочу в Россию поехать. Из Академии медицинских наук приглашают. Дать открытый курс нейрохирургической операции для студентов. Все оплачивают, дорогу, отель и пребывание на неделю. Власти страшные, я — в курсе, я слежу за ходом событий, но надежды их выбросить нет. Такую страну потеряли, Мати. Это ведь не Англия. У нас колонии по всему свету. Россия была империей… как это сказать получше, не могу найти русского слова — в одном куске империя. И все это потерять из-за бездарности Временного правительства.

— Керенский адвокатом был, вроде интеллигент, почему это случилось, мистер Хопкинсон?

— Как врач, я не должен это говорить, медицинская этика, но теперь уже не важно. Господин Керенский! Я вырезал ему почку ровно двадцать лет назад, в 1916 году. Знаете, что это такое? Вот, почечка, которую Вы видите, теленка или поросячья, маленькая такая, так у человека это — половина спины. И это с ним случилось в 35 лет. После такой операции два года надо в санатории где-нибудь в Швейцарии в себя приходить, а он во власть рвался и получил. Управлять такой страной, как Россия, да еще в период кризиса — это не речи произносить. Надо иметь другое здоровье и другие таланты, которых у господина Керенского не было. Извините, конечно, я — иностранец и не мое это дело, но я люблю Россию. Вы помните, газеты писали, в Думе он три раза в день в обморок падал. Все смеялись, какой скромный, какой тонкий человек, а он предпочитал быть предметом насмешек, но не говорить правды. Почему в обморок падал? Он же тяжко болен!

— Вот и Андрюша вернулся. Андрюша, помнишь мистера Хопкинсона? Он оперировал Сережу. Он своих внучек привез к нам учить балету.

— Ваше Императорское Высочество, рад вас видеть в здравии.

— Зовите меня просто Андрей Владимирович.

— Мы тут разговорились, Андрюша, о господине Керенском. Оказывается, он полным инвалидом был. Мистер Хопкинсон вырезал ему почку. И никто об этом не знает. Он ведь в Париже живет и часто выступает. Хоть бы слово сказал, что болен был, когда рвался к власти.

— Он был жертвой своего тщеславия. И всю страну сделал жертвой. Никогда он мне не нравился. Мальчишка. Ничего серьезного. Тогда был один только выход. Один только, чтобы спасти страну — это военный переворот. Так господин Керенский умудрился арестовать генерала Корнилова по выдуманному обвинению. Армия взяла бы все в свои руки и быстро справилась бы. Корнилов повесил бы Ленина, Троцкого и еще человек десять. И все, хватило бы.

— Да заговора никакого не было, Андрей Владимирович. Я оперировал многих военных из Ставки. Мне все рассказали. Я совершенно согласен с вами в оценке господина Керенского. Человек он был крайне несерьезный. Его почка обошлась России слишком дорого.

— Вы не беспокойтесь о девочках. Сделаю из них балерин. Вы у дочери, наверно, остановились? А то можно у нас, комната есть.

— Спасибо, Мати, дорогая. Остановился у дочери. Она будет привозить девочек. Завтра я возвращаюсь в Лондон, а через неделю лечу в Москву — учить студентов. Грустно мне, Мати, Андрей Владимирович. Держитесь…

Мужчина, еще моложавый, лет сорока, направился к кафе «Два волшебника» на бульваре Сен-Жермен-де-Пре. Он прошел мимо девушки, игравшей на скрипке перед кафе, и вошел в зал. Здесь было прохладнее, хотя менее многолюдно — всего несколько человек. Он сел за маленький стол в самом дальнем углу зала, сделал знак гарсону подойти и заказал чашку кофе и бутылку Перье. Это был его третий визит в Париж. Его имя было Александр Богословский, имя слишком длинное для французов, которые сократили его до месье Бого. Он был уже опытным дипломатом. Шел 1937 год, жить и работать в Москве было трудно, и месье Бого очень хотел переехать в Париж. Сейчас он приехал обговорить детали важной политической операции, от успеха которой зависела его карьера.

Богословский пил кофе и наблюдал за входом. В дверях появился человек восточной наружности. Наконец-то! Тот, кого он ждал. Вошедший осмотрелся и направился прямо к столику месье Бого.

— Иван Крылов? Нашли, значит, меня? Как дела? — Бого сделал знак гарсону. — Два коньяка, пожалуйста. — Он внимательно посмотрел на незнакомца, о котором столько слышал. «Явно глуповат», — подвел итог он.

— Садитесь, выпейте рюмку. Какие новости?

— Все готово.

«Неразговорчивый, черт», — подумал Богословский, а вслух сказал:

— Отлично. Значит, 22-го в 3 часа. Наш корабль в Гавре отплывает в этот день и в это время, смотри.

— Помню. Все готово, — повторил Крылов. — Сколько мне за это заплатят?

— Деньги, деньги, это все, что тебя интересует. Иван, деньги.