и неправильно. Поглядывали на окружающее как-то иронически-покровительственно, порой открытым текстом жаловались, что им тут скучновато, тесновато, нет ни простора, ни настоящего размаха – одним словом, убогонько как-то у вас тут, панове.

«Убогонько?! У вас?!» Глаза у слушателей от удивления становились квадратными: как такое могли говорить люди, когда-то с оружием в руках беззаветно дравшиеся за независимость Польши, некогда горячие патриоты?! Как же так получилось, что любимая Отчизна теперь им кажется тесной и скучной? Причем явление было достаточно массовым, настолько, что, как говорилось, более чем на сто лет стало исторической загадкой, и в конце XX века всерьез занимавшей польскую интеллигенцию.

Ну что тут скажешь? Я добросовестно, насколько мог, пытался кое-что объяснить. Обрисовывал необозримые сибирские пространства, тамошний вольнолюбивый дух, широту и простор. Представьте, говорил я, человека, который долгие годы не на руднике кандалами гремел и не киркой махал – был не столь уж маленьким чиновником в губернской администрации, а губерния эта размерами превышала Польшу чуть ли не в восемь раз. Есть ли что-то удивительное в том, что любимая Отчизна, куда он вернулся после долгого отсутствия, будет казаться такому человеку, хоть ты его режь, тесноватой и скучноватой – после сибирского размаха, тамошних необозримостей?

Как я ни выкладывался, но, по-моему, собеседники мои так и не осознали в полной мере суть явления. Ничего удивительного – чтобы осознать в полной мере, нужно посмотреть Сибирь своими глазами, да не проездом, не наспех…

Вернемся на сто пятьдесят лет назад… Бунтарский дух части поляков проявил себя и здесь самым бурным образом – благо на этот раз у поляков имелось немало единомышленников и сподвижников в лице народников: как ссыльных, так и остававшихся на свободе в России. Власти, как обычно, долго игнорировали и эту опасность. Хотя еще в 1850 году дальневосточный губернатор Муравьев-Амурский советовал перевести всех ссыльных поляков в европейские губернии. Человек, как говорится, был в теме и многое предвидел. К тому времени недовольство политикой Петербурга в освоении Сибири уже частенько высказывали люди отнюдь не от сохи – и Муравьев-Амурский опасался, что ссыльные поляки послужат, чего доброго, катализатором, усилившим бы пока что смутные, неоформившиеся «антипетербургские» настроения. Он писал: «Довольно уже и того, что толкуют привилегированные сословия в Сибири, т. е. купцы, почетные граждане и чиновники; но этих народ еще не так слушает; он знает, что они толкуют для своей пользы, желая над ними владычествовать; но в несчастных (так называют в народе ссыльных) они этого чувства не видят и подозревать не могут».

Губернатор (не только чиновник, но и знаменитый путешественник, открывший устье Амура, за что и получил официально почетную приставку к фамилии) за Уралом прожил долго, сибиряков знал хорошо. Его опасения были отнюдь не надуманными: часто вольнолюбивый польский дух распрекрасным образом смыкался с вольнолюбивым сибирским. Разве что побудительные мотивы были разными: поляки мечтали о независимой Польше, а сибиряки считали (и с большим на то основанием), что «центр» просто-напросто пылесосом высасывает из Сибири меха, золото, медь, железо и многое другое, при этом ничего почти не делая для развития края, мало того, порой откровенно мешая (примеры будут приведены позже).

Доклад Муравьева затерялся где-то в столичных бюрократических лабиринтах и никого из облеченных властью не заинтересовал всерьез. А зря… Через пятнадцать лет после его появления в Сибири составился нешуточный заговор с участием как ссыльных поляков, так и народников. Планировался не локальный бунт, а всесибирское восстание с конечной целью отделить Сибирь от России и провозгласить республику под названием «Свободославия». По некоторым данным, иные заговорщики в качестве примера ссылались на опыт Северо-Американских Соединенных Штатов (так тогда именовались США) и Латинской Америки, где освободились от власти испанской короны и создали несколько независимых государств.

Вот только не получилось ни республики, ни общесибирского восстания. Все ограничилось так называемым мятежом на Кругобайкальском тракте летом 1866 года. Участвовало в нем не так уж много народу, и власти его подавили без особых усилий. Четверых руководителей казнили, рядовым участникам – кому навесили каторжные сроки, кому добавили новые к уже имевшимся. Все вроде бы обошлось, однако этот мятеж дал новый толчок сибирскому сепаратизму, которым увлеклись уже сугубо русские люди. Подробнее я об этом расскажу в отдельной главе, а пока что речь пойдет о вещах более безобидных и довольно интересных – о том серьезном влиянии, которое оказали политические ссыльные на развитие культуры в Сибири.

Началось это еще при Екатерине II – правда, политических ссыльных тогда можно было пересчитать по пальцам одной руки, так что результаты оказались не особенно впечатляющими. Однако, как гласит китайская пословица, «Дорога в тысячу ли начинается с первого шага». Ей вторит русская: «Великое начинается с малого…»

В Тобольске ссыльный П. П. Сумароков стал одним из основателей первого в Сибири литературного журнала (причем печатного): «Иртыш, превращающийся в Иппокрену». Отсюда проистекает, что уже в те времена в Тобольске имелись люди, которым требовался литературный журнал, – то есть определенный уровень культуры и духовных потребностей присутствовал.

Позже, в Илимске, литературным трудом занялся известный А. Н. Радищев. «Путешествие из Петербурга в Москву», за которое он и угодил в Сибирь, – книга довольно гнусненькая. Вопреки распространенному заблуждению (все проходили ее в школе, но мало кто читал) главная «фишка» там отнюдь не в призывах к освобождению крепостных крестьян (сам Радищев владел имением с немалым числом крепостных и на волю отпускать их как-то не собирался, так и оставшись до смерти помещиком). Яд в другом: Радищев подробно, открытым текстом провозглашает право брать на себя судейские функции. Именно так. Радищев наставляет: если суд даже не вынес несправедливое решение, а просто волокитит дело, всякий ищущий справедливости может ее вершить собственными руками, даже прикончить ответчика, а то и волокитчика-судью. Так и написано, черным по белому, желающие могут убедиться своими глазами. Это не Дикий Запад и даже не Средневековье – скорее уж призыв к возвращению нравов первобытно-общинного строя, когда не было ни писаных законов, ни судей и главным орудием правосудия служила дубина. Именно за эти идейки Екатерина назвала Радищева «бунтовщиком хуже Пугачева» и отправила в Сибирь…

В Сибири Радищев писал уже гораздо более дельные книги: трактат о философии и истории, физиологии и анатомии, химии и физике (голова все же была светлая, и знания обширные). Потом из-под его пера вышли «Сокращенное повествование о приобретении Сибири» и «Письмо о китайском торге». Наверное, это первый обширный труд, в котором рассматривалась история заселения и освоения Сибири на тот момент, развитие сибирской промышленности, торговля