– Я? Ну... Обыкновенные вроде люди, ничего такого, не актеры, не знаменитости... Ехали в Петербург из Москвы.

– Подробнее, пожалуйста, – поторопил его я, видя, что он находится в затруднении.

– Да что там говорить... Дама молодая, красивая... Господин... высокий такой, молчаливый... Потом он, правда, ох как разговорился, когда обнаружил пропажу чемоданчика. Он, значит, отлучился ненадолго, а дама вроде как задремала. Ну, Васька и не растерялся... И чего они так кричали? Он у них только самый маленький чемоданчик взял.

– Что там было? – спросил я, чувствуя, как желваки ходят по скулам.

– Женские тряпки разные, шкатулка с колечками, деньги...

– Еще что?

– Еще? Да все вроде...

Я поглядел на его лицо. Лжет он мне или нет? Да нет, вроде не лжет... Наверное, чертежи были для предосторожности спрятаны во второе дно чемодана.

– Ты точно уверен, что там больше ничего не было?

– За кого вы меня принимаете? Да и колечки были так себе, прямо скажем, видали мы и получше... Деньги мы поделили, украшения – тоже...

– Фу, какая гадость, – заявила мадемуазель Плесси, до того молчавшая. – Аполлинер! Спросите у него, что они сделали с платьями.

Я перевел вопрос моей спутницы.

– Тряпки? Да на кой они мне... Ворованные – хлопот не оберешься. Васька их Китти отдал.

– Китти? Его подруга? – напрягся я. – Так, так... Как фамилия, где живет?

Выяснилось, что Хомутов знал только улицу, а дом – лишь примерно.

– Такой большой, штукатуренный по фасаду, в три этажа... А зовут ее Катя. Какая она Китти? Катя Кадочкина.

– Тоже воровка?

– Почему обязательно воровка? – вяло возразил кондуктор. – Швея она. И очень хорошая. Вася жениться на ней хотел. Ну и... ремеслом каким-нибудь заняться или лавочку там открыть...

Изабель вполголоса бросила по-французски пару фраз.

– Ты кое о чем умолчал, приятель, – сказал я, выслушав ее. – Что там с паспортом на имя Петровского? Кажется, он тоже находился в чемодане?

– А, ну да... – пробормотал Хомутов. – Паспорт там был, верно.

– И?

– Нам он был вроде ни к чему, но Васька сказал, что знает одного человека, который бы приобрел паспорт...

– Что за человек?

– Не знаю. Он мне не сказал.

– И что, у тебя и догадок никаких нет?

– Ну, – нехотя пробормотал Хомутов, – может, Альфред...

– Альфред, а дальше как?

– Не знаю я, ей-богу. Он весь такой из себя вежливый, приличный господин, а глянешь на него порой, так кажется, что такой за алтын зарезать может. Я с такими не вожусь, господин полицейский. У меня семья все-таки.

– И что, твой приятель не успел с ним встретиться?

– Почему не успел? Они вместе в поезде...

Тут кондуктор спохватился и хотел прикусить язык, но было уже поздно.

– В поезде, значит, встретиться условились? Почему?

– Потому что Альфреду так удобнее, – огрызнулся Николай. – Он как раз из Москвы ехал.

– Когда именно? Когда они должны были встретиться?

Николай закусил губу и отвернулся.

– Пять дней тому назад, – наконец выдавил он из себя.

– Что было дальше?

– Дальше? Господи... Альфред был в вагоне. В Глухове я впустил Ваську...

– Почему именно в Глухове? Что он там делал?

– У него был знакомый ювелир, которому он продавал колечки.

– А в Петербурге разве нельзя?

– В столице полицейские на каждом шагу. А Глухов... Провинция, тут все проще. И потом, в таком деле знакомые надежнее. Васька осторожный был человек.

«Недостаточно все-таки осторожный», – подумал я, вспомнив, в каком виде впервые обнаружил Ваську.

– Итак, Альфред в вагоне, Васька тоже сел. И что?

– Да ничего, – угрюмо пробормотал Николай, избегая моего взгляда. – В Глухове буфет, стоянка пятнадцать минут. Я даже не заметил, откуда эти появились...

«Дама и молчаливый», – отметил я про себя.

– Ну, двое, которых он обокрал. И как они смогли его найти? Чудеса...

– Дальше что было?

– Я пошел его предупредить. Дама хотя и улыбалась, но вид у нее был того... нехороший. Может, она кольцами дорожила очень? Деньги-то в чемоданчике небольшие были. Я зашел к Альфреду в купе, шепнул Ваське, что так, мол, и так... Он махнул рукой и ответил, что ничего они не докажут, а если попробуют его обвинить, им же хуже будет. По-моему, он просто никак не мог сговориться с Альфредом о цене за паспорт.

Потом поезд тронулся. Я пошел по купе, смотрю, те двое куда-то делись... Честно говоря, у меня отлегло от сердца. Я вовсе не хотел скандала, у меня семья...

Он замолчал. На его лбу собрались мелкие капельки пота.

– Договаривай, – велел я.

Кондуктор сморщился, как от физической боли.

– Договаривать? Я пошел в соседний вагон, и... меня заперли в тамбуре. Я не мог вернуться в свой вагон. – Он побледнел. – Дергал ручку, пытался открыть дверь – никак... А потом услышал крики – голос Васьки. Он кричал что-то вроде: «Я не знаю, вы не имеете права...» А потом все стихло. На ближайшей станции я по перрону вернулся в вагон, вызвал старшего кондуктора, чтобы он отпер тамбур... Васьки не было. Альфред сказал мне, что произошло что-то нехорошее. По его словам, он не стал покупать паспорт, потому что внимательно рассмотрел его и понял, что тот поддельный...

«Однако Альфред-то знаток», – подумалось мне.

– Васька сказал, что все равно продаст паспорт кому-нибудь еще. И вышел из купе. Тут они его и прихватили, в коридоре... А что было потом, я не знаю. Альфред сказал, случилась драка и Васька, кажется, выпал из вагона. Я не поверил ему. То есть до конца не поверил... Потом уже, когда поезд отошел от станции, увидел, как те двое бегут по перрону к извозчикам. Они были целы и невредимы, а Васьки нигде не было. Но я не мог даже пойти в полицию, потому что мне стали бы задавать вопросы... А у меня семья, я не хотел терять место.

– Теперь все? – спросил я. – Больше ты ничего не припоминаешь?

Хомутов покачал головой.

– А что еще? Поезд приехал в Петербург, а там началось такое... Прибежал начальник станции, криво застегнутый, с ним какие-то в штатском... Всех допрашивали насчет пассажира с паспортом на имя Петровского. По всему было видно, что дело серьезное... И я здорово струхнул.

«Значит, моя телеграмма дошла по назначению», – понял я.

– Один господин потом все меня пытал... Чем-то я ему не понравился, верно.