– Вы все тоже выглядите замечательно, – улыбнулась Кейт. Они снова обнялись.

Джастин вырос почти до шести футов, немного угловатый, все такие же густые волосы. Эмили уже превратилась в юную женщину. Она носила волосы до плеч с несколькими светлыми прядями. Кейт решила, что это очень круто. В левом ухе два небольших серебряных кольца.

И мама… Было темно, восемь часов вечера. На лице – ни грамма макияжа. На ней были бледно-голубой свитер и юбка в рубчик. Кейт заметила несколько морщинок вокруг рта и глаз, которых не было раньше. Но большие глаза радостно блестели. И она так тепло улыбалась.

Кейт обняла ее.

– Ты тоже выглядишь превосходно, мама.

Они забросали ее вопросами. Как чувствует себя Тина? И Грег? Кейт только виновато покачала головой:

– Он даже не знает, что я здесь.

Последовала пауза. Они смотрели на нее. Реальность напомнила о себе.

– Что же ты все же делаешь здесь, Кейт? – глухо спросила мать. – Я ведь знаю, насколько это рискованно в данный момент.

Кейт кивнула.

– Ты что-нибудь знаешь об отце? – спросила она.

– Нет. Они нам ничего не говорят. Мы даже не знаем, жив ли он.

– Я думаю, что он жив, мама. Я кое-что нашла. И должна показать это тебе. – Она не хотела говорить о своих сомнениях при Джастине и Эм. – Сначала я думала, что они врут и что-то пытаются скрыть. Они залезли в мою квартиру и поставили жучки на телефон.

– Кто, Кейт? – недоуменно спросила Шарон.

– Эти люди из программы защиты свидетелей. Каветти. Но я нашла эту фотографию в папке с отцовскими вещами, которую вы забыли в старом доме. – Она было полезла в карман своей куртки. – Это все меняет, мама. Абсолютно все.

Мать удержала ее руку.

– Есть вещи, о которых нам следует поговорить, Кейт. Но не здесь.

Они услышали какой-то шум со стороны дома. Агент, сидевший на веранде, теперь спустился во двор. Зажег фонарик и начал освещать им все вокруг.

Отодвинув Кейт в сторону, Шарон прошептала:

– Тебе нельзя здесь оставаться, солнышко. Я встречусь с тобой завтра. В городе. Я тебе позвоню. Но сейчас ты должна уйти.

– Нет, я не уйду, – возразила Кейт, – не сейчас. – Она снова обняла Эм и Джастина. – Я даже не знаю, когда я вас всех снова увижу.

– Тебе надо идти, Кейт. Мы позвоним Каветти. Мы расскажем ему, что ты нашла нас, что ты сейчас здесь, в городе. Он наверняка разрешит тебе остаться на несколько дней. Я завтра поеду в город. Мы с тобой все обговорим.

Кейт крепче прижала к себе брата и сестру и неохотно кивнула:

– Ладно.

– Кто там? – крикнул один из агентов. Луч фонарика приблизился к ним.

Шарон подтолкнула Кейт к дверям:

– Тебе нужно идти!

Она ласково коснулась рукой лица Кейт. Затем ее глаза блеснули. Она осторожно дотронулась до подвески на шее Кейт.

– Ты ее носишь.

– И никогда не снимаю, – сказала Кейт.

Они обнялись в последний раз, затем Кейт спрыгнула с пирса и скользнула вниз, к озеру.

– Завтра я тебе об этом расскажу, – пообещала ей вслед Шарон.

Следующее утро выдалось ясным. Из окна гостиницы на окраине города Кейт было видно, как отсвечивает солнце от стекол небоскребов в центре города. Она приоткрыла окно, и в щель хлынул прохладный морской воздух, наполненный криком чаек.

Уже давно Кейт не просыпалась с таким предвкушением.

Шарон позвонила около девяти часов и договорилась с Кейт встретиться в полдень в ресторане, который назывался «У Эрни» и располагался на Пайк-Плейс-Маркет, в самом шумном месте в городе из всех ей известных. Кейт попробовала придумать, чем ей заполнить несколько оставшихся до встречи часов. Надела лосины из лайкры и решила побегать вдоль Уэстерн-авеню. Останавливалась она, только чтобы взглянуть на красочные лодки, пестревшие в море, ослепительный небосвод над ней и верхушку знаменитой Спейс-Нидл. Затем остановилась выпить чашку кофе и съесть булочку в кафе «Старбакс», которое якобы было одним из первых трех, открытых в стране. Примерно в одиннадцать часов она вернулась в гостиницу и переоделась в зеленую теплую куртку и джинсы.

От ее гостиницы до Пайк-Плейс-Маркет совсем недалеко, можно дойти пешком. Кейт пришла немного раньше срока и походила по заполненным людьми магазинчикам. Ресторан «У Эрни» оказался большим и шумным, причем несколько столиков были вынесены наружу. Площадь была забита молодыми семьями и туристами. В киосках продавались любопытные кустарные изделия. Между гуляющими людьми то и дело скользили любители роликовых коньков, тут же выступали жонглеры, мимы, другие уличные артисты.

Кейт остановилась у прилавка, где продавали безделушки, и купила маленькое полированное серебряное сердечко, которое решила подарить матери. На нем была надпись, показавшаяся ей забавной: «Сахарная девочка».

Пока она ждала, поглядывая то на часы, то на море и на веселящийся люд, она припомнила давнишний эпизод, который был похоронен глубоко в ее памяти.

Она была в старом доме. Лет ей тогда было восемь, может быть, десять. Она не пошла в этот день в школу, сказавшись больной. Уговаривала мать пойти и взять напрокат фильм, потому что перспектива весь день сидеть дома и выздоравливать показалась ей тоскливой.

– Хочешь я сама покажу тебе фильм? – спросила мать.

Кейт сначала не поняла, что она имеет в виду.

Они провели несколько часов на полу в кабинете, Кейт все еще в пижаме. Из коробки со всяким старьем Шарон достала старую афишу.

Это была афиша «Вестсайдской истории».

– Когда мне было столько же лет, сколько и тебе, это был мой любимый мюзикл. Мама водила меня на него в театр «Уинтер-Гарден» в Нью-Йорке. Давай и я тебя туда отведу?

Кейт просияла.

– Здорово.

Мать поставила кассету в видеомагнитофон и включила телевизор. Они уселись, прижавшись друг к другу, на диван и следили за историей Ромео и Джульетты, которых в этом фильме звали Тони и Мария, и их семьями – Шарками и Джетами. Иногда мать подпевала, причем она знала каждое слово: «Если ты Джет, то ты Джет во всем, от первой сигареты до могилы», а когда зазвучала танцевальная мелодия «Мне нравится в Америке», Шарон вскочила с дивана и повторила танец в точности, танцуя в унисон с Анитой, выбрасывая руки вверх и стуча каблуками. Кейт отчетливо помнила, что ей стало смешно.

– Все, кого я знала, хотели быть Марией, – сказала мать, – потому что она – самая хорошенькая. Но я хотела быть Анитой, уж очень хорошо она танцевала.

– Я и не знала, что ты умеешь так танцевать, мамочка, – сказала удивленная Кейт.