Навстречу из-за стола поднимается полноватый высокий мужчина средних лет с приятным простым лицом:

– Добрался? Ну, давай знакомиться. Николай Петрович, – он протягивает мне руку.

По манере общения в директоре безошибочно узнается отставной офицер. Никаких политесов, все строго по делу, хоть и доброжелательно. Представляюсь в ответ.

– Русин Алексей.

– Служил? Тогда давай сразу по-простому.

По-простому – это, видимо, как принято в армии, – к младшему по званию на «ты», к старшему – на «вы». Но я ничего не имею против, меня это вполне устраивает.

– Вы хоть расскажите мне, кто еще будет сегодня выступать?

– Из поэтов Евтушенко обещал приехать, вам на двоих отдано первое отделение. Во втором будет выступать молодой джазовый коллектив. Слушай, Алексей, ты же не в первый раз на концерте, у тебя же есть подготовленная программа?

– Да, конечно. Не беспокойтесь, – рассеянно киваю я.

Так вот с кем меня сегодня судьба свела – с самим Евтушенко… Что ж, постараюсь не ударить лицом в грязь. Хотя тягаться на равных с таким поэтом сложно. И аудиторию он держит за живое – в этом ему не откажешь. Что-то я уже начинаю волноваться… Ну да ладно, где наша не пропадала!

Николай Петрович ведет меня за кулисы, откуда я могу наблюдать, как постепенно заполняется публикой зрительный зал. Он в этом Доме офицеров совершенно обычный, похожий на сотни других залов в любых советских кинотеатрах. А вот зрители выглядят довольно непривычно – мужчины почти все в военной форме. В штатском – почти никого. Зато женщины в разноцветных летних платьях на фоне строгих мундиров выглядят очень живописно. Лица в зале в основном молодые, людей старшего поколения немного. И все они явно хорошо знакомы между собой – это сразу заметно по дружелюбной атмосфере. Люди приветствуют друг друга, улыбаются, шутят… этакий дружный сплоченный коллектив закрытого военного городка.

Евтушенко появляется за кулисами минут через десять. Стремительный, энергичный, модно и ярко одетый – настоящая звезда эстрады. Узкое, немного нервное лицо с тонкими губами и острым взглядом. Не чинясь, первым протягивает мне руку.

– Евгений.

– Алексей.

– Слышал твои «Мгновения» в «Огоньке», отличные стихи! Правда, на Робика Рождественского очень похоже, в его стиле написано. Литинститут окончил?

Я отчаянно краснею. Вот зараза!.. Угадал прямо «с первой ноты», у кого я «Мгновения» отжал. Беру себя в руки, делаю вид, что его замечание меня совсем не задело. Отвечаю только на вопрос про учебу.

– Нет, учусь на журфаке МГУ.

– Тоже неплохо, – кивает Евтушенко и улыбается. – Да ты не смущайся так! Начинающие поэты почти всегда грешат подражательством. Это неизбежно, пока у тебя свой собственный стиль не появится. Со временем это пройдет.

Вроде и слова его вполне доброжелательные, но подляной от них за версту несет. Топит конкурента перед концертом? Мысленно пытаюсь предугадать, на чем еще он меня может поймать. Понадергано у меня из современных поэтов дай боже! От продолжения неприятной темы спасает появление Гагарина. Вот уж кому я рад безмерно! Да и Евтушенко про меня сразу же забывает, бросаясь навстречу первому космонавту. Они явно видятся не в первый раз и здороваются, как старые знакомые.

– Алексей, спасибо что приехал! – Гагарин жмет, наконец, и мою руку. – Ребята очень хотели послушать твои стихи, я их заинтриговал своими рассказами.

– Ну, с Евгением мне трудно будет конкурировать.

– Да брось! Вы совершенно в разных жанрах пишете. К тому же и проза у тебя отличная. У нас твой «Город» в отряде уже почти все прочитали. И еще очередь в библиотеке на «Новый мир» на месяц вперед. Кстати, после концерта будет небольшое дружеское застолье – готовься, вопросами тебя там сегодня замучают!

Гагарин улыбается, и не ответить на его обаятельную, открытую улыбку просто невозможно. От него исходит такая позитивная энергия, что не хочется его отпускать. Но раздается звонок, предупреждающий о начале концерта, и он уходит. А мы с Евтушенко выходим на сцену, где нас по очереди представляет Николай Петрович.

Первым выступаю я, и это нормально. Понятно, что новичок идет на разогреве у более именитого поэта. Его присутствие за журнальным столиком в углу сцены меня совершенно не смущает, стихи для выступления отобраны такие, что за них не стыдно. И начинаю я, конечно, с «Мгновений», сразу задавая высокую планку концерту. Меня слушают внимательно, тишина в зале стоит оглушительная. После каждого стихотворения зрители громко хлопают, но стоит мне поднять руку, как аплодисменты тут же послушно затихают и зал застывает в ожидании новых строф. Эта нынешняя любовь публики к поэзии не перестает меня удивлять. И чем ее объяснить, я, если честно, так и не знаю. Искреннее восхищение в глазах людей порой наводит меня на мысль, что такое увлечение поэзией в обществе напрямую связано с отсутствием в нем цинизма. Нет, циники, конечно же, есть и сейчас, но их количество несопоставимо с тем, что будет в 70-х и 80-х. Видимо, люди еще не утратили способность ярко сопереживать услышанному, прочитанному и увиденному.

Но Евтушенко, кажется, не ожидал от меня стихов такого уровня, и по его лицу заметно, что он в легкой растерянности. Снисходительность на лице будущего классика быстро сменилась напряженным вниманием. Скосив глаза, вижу, как он задумчиво трет пальцами острый подбородок, откинувшись в кресле.

Выслушав целую овацию, я уступаю место Евгению. Один из самых популярных советских поэтов показывает класс – читает, как дышит. Его стихи понятны и доступны любому слушателю. Не зря его поэзию называют эстрадной. Хотя любовь Евтушенко к игре словами и звуками доходит до вычурности – этого тоже нельзя не заметить. А его пафосная риторика иногда попахивает откровенной конъюнктурой. Собственно, Евгений и войдет в историю нашей культуры как уникальный поэт, способный отвечать на любые запросы общества. От прославления Ленина и Сталина в 50-х до антисоветского разворота в 80-х и западноевропейского оппортунизма в 90-х. А сейчас, в середине 60-х, он представляет себя трибуном послесталинского периода и верным последователем Маяковского. Сам не замечая того, что пафосная высокопарность в его стихах зачатую соседствует с откровенным прославлением мещанства. И он вступает этим в жесткое противоречие с позицией самого Маяковского, который как раз мещанство люто ненавидел и презирал.

Первое очарование выступлением Евтушенко спадает. Его заразительный бодрый оптимизм больше не цепляет меня. Он слишком красуется на сцене, и вскоре я понимаю, как мало в его стихах искренности и глубины. Передо мной вроде бы и романтик, но при этом разочаровывающе расчетливый и прагматичный. Конечно, на нынешнее восприятие Евтушенко накладывает отпечаток и весь мой жизненный опыт, и мое послезнание. Я не могу отделить для себя того молодого поэта, что вижу сейчас перед собой, от старого прожженного циника, в которого он превратится на закате своей жизни. А поэтому разочарование постепенно копится, и вскоре я уже перестаю жадно вслушиваться в стихи, раздающиеся со сцены. Нет. Это точно не мой кумир.