— Это все, наверное. На слишком большое интервью все равно нельзя рассчитывать…

— Все? Пожалуй, теперь можно заняться делом…

Шелест одежды, вкрадчивые вздохи.

— Да нет, знаешь… я передумала. Не надо! Убери руки, пожалуйста, я не хочу. Я хотела сначала, но сейчас вроде как-то и не в тему уже… Зачем делать то, что не в тему? Слушай, я пойду обратно на памятник, меня там ребята ждут. Ты подходи, если что, о'кей? Вина попьем.

* * *

Мы вышли из пустой аудитории и разбежались — каждый в свою сторону. Здание fucka хорошо тем, что в нем много путей к отступлению, каждый из которых потом приводит к главному входу/выходу. Как будто архитекторы, проектировавшие его два века назад для первых московских студентов, имели в виду подобные варианты. Несостоявшийся (или состоявшийся) секс в аудитории, после которого всем участникам хочется как можно быстрее разойтись в своих собственных, не пересекающихся направлениях.

В общем, я пошел направо, Наташа — налево. Или наоборот. Не суть важно.

Важно то, что, пройдя несколько метров в своем свежеизбранном направлении, я наткнулся на Клона. Он сидел с ногами на подоконнике, курил и втыкал в пространство. Странно, что никто его не турнул отсюда за курение в неположенном месте. Сигарету он, видимо, стрельнул.

А еще он стрельнул (наверное. Может, он у него все время был с собой) шкалик коньяку. Точно такой же, как тот, остатки которого он плеснул в свой «Лип-тон» на редакционной кухне «Гейлэнда».

Я вырвал шкалик у него из рук, сделал увесистый глоток. (Некоторые глотки именно такими и бывают — увесистыми. Не мощными, не объемными, а именно увесистыми.)

— Пойдем отсюда, — предложил Клон. — По-моему, здесь нечего делать. Эти глупые корпоративные задницы отправили нас сюда так рано с единственной целью: «кабычегоневышло». С целью перестраховки. Чтобы мы не опоздали на шоу и все такое. Я осмотрел округу, пока вы там уединялись: здесь ничем даже не пахнет. Ни здесь, ни на Манежке. Ни на прилегающих территориях. Надо где-нибудь зависнуть до шести, а потом вернуться сюда.

Мы встали и пошли. Безадресно. Просто куда-нибудь пошли.

А потом мы наткнулись на открытую дверь какой-то аудитории. Не той, в которой меня интервьюировали (та тоже осталась открытой), а — другой.

В зале сидело довольно много народа. Наверное, несколько учебных групп, объединенных расписанием на одну лекцию по ничего не значащему предмету. У кафедры распинался недобитый хиппарь в поношенном пиджаке, грязных джинсах и с большим кольцом в левом ухе. По-моему, кольцо было ржавым. Во всяком случае, было непохоже, что за последние несколько лет он хотя бы раз его снял и почистил.

Описание хиппаря: лет пятьдесят пять-шестьдесят, давно нечесаный редкий хаер с проплешинами, бельмо на правом (по-моему) глазу, на ногах — фейковые кеды «Конверс» (наверняка из какого-нибудь магазина «Рок-культура»), неожиданно свежие и чистые по сравнению с остальными деталями имиджа. Стопроцентный персонаж из тех, кого жизнь всласть покувыркала, покоробила и потрахала в задницу. Из недомаргиналов, которые не нашли в себе сил окончательно сторчаться и пустить на самотек изъеденный лизергиновым нарзаном мозг. Важные (и единственные) отличия от маргиналов с Арбата и Гоголевского бульвара: а) отсутствие заблеванного ксивня с круглыми очками и мятыми рублями внутри и б) связная и даже осмысленная речь.

Я хочу сказать: речь была настолько связной и осмысленной, что казалась произносимой не им, а кем-нибудь другим. Внутренним чревовещателем. Или суперсовременным хайтековским магнитофоном, спрятанным под кафедрой и практически не искажающим звук.

Открытая дверь: признак демократичности преподавателя. Это я усвоил еще из того времени, которое я провел здесь в качестве низового распространителя товаров народного одурманивания. Основная идея: двери открыты для всех. Мы не сидим на нудном уроке, а общаемся. Мы, блядь, открыты для общения на равных.

В свое время по обкурке я прослушал очень много подобных лекций. Студенты, дернув напас за памятником Ломоносову, приглашали с собой. Говорили, что от некоторых преподавателей реально вставляет. В 20 % случаев так и было (это называется: зачатки гипнотических способностей, неосознанных и нереализованных), но чаще всего меня просто пробивало на ха-ха.

Снова — ассоциация из прошлой жизни. Мой питерский знакомый, маргинальный препод из местного универа. Тридцать лет, татуированная голова, периодически зарастающая волосами, а потом вновь освобождаемая от них. Энциклопедия никому не нужных знаний из разных областей культуры и истории. Этот парень все время мотался по (научным) делам в Штаты и привозил студентам записи с нью-йоркским хардкором и андеграундной электроникой. Время от времени натягивал студенток. Нынешнее местонахождение: скорее всего очередная клиника пластической хирургии. Как-то раз обсаженные наркотиками гопники ввалились к нему в нору с целью ограбления и долго пытали его при помощи утюга, тупого ножа и собственных конечностей. Результат — новое лицо, по крупицам (в силу отсутствия денег на одну радикальную операцию) восстанавливаемое уже несколько лет, плюс слегка отъехавшая в неизвестном направлении голова.

— Давай зайдем, что ли, — предложил Клон.

— Не надо иронизировать, молодой человек, — покачал головой псих у кафедры. — Вы не знаете, как все обстоит на самом деле. Может, именно так оно и происходит.

Это был действительно ненормальный человек. Упертый и напористый, как хайтековский экскаватор «Caterpiller», и даже прекрасный в своей экскаваторной упертости. Крах психоделической революции и все последующие годы обломов ничему его не научили. Он по-прежнему верил во все это шестидесятническое говно. Он подрагивал головой (бельмо: то и дело матово отсвечивало солнечные блики, становясь похожим на вмонтированный в череп фонарик с подсевшими батарейками) и с пеной у рта защищал свои расклады.

Нотабене: мне на секунду захотелось поменяться с ним местами. При сохранении внешних данных, разумеется.

— То же самое происходит и сейчас, — пользуясь случаем, вставил какой-то примажоренный (они здесь все примажоренные) кислотный умник из первых рядов. — Только в рамках отдельных субкультур. Например, клубной культуры и музыки транс.

— Эээ, — снова покачал головой псих. — Мне трудно объяснить вам разницу, потому что вы не жили в то время…

— А те, кто жил в то время, должны ничего о нем не помнить! — снова выкрикнул Клон. — Это такой хипповский слоган. Поэтому если вы сейчас будете рассказывать нам о том, что было тогда, значит, вы врете!

На сей раз подхихикиваний не раздалось, и даже псих отнесся к Клоновскому глуму довольно серьезно.

Мы заняли места в последнем ряду. Волосатый поприветствовал нас кивком головы, мы тоже обозначили что-то приличествующее (Клон: разумеется, нацепил полный маскарад — очки и бейсболку одновременно. Опасность быть узнанным здесь была в несколько раз больше, чем где-либо еще).