В другом исследовании предлагалось ранжировать потенциальных партнеров по степени привлекательности. Полные люди оказались менее привлекательными потенциальными супругами, чем кокаиновые дилеры, карманники, транжиры и слепые. В опросе, который провел журнал «Гламур» в 1990 г., было установлено, что подавляющее большинство респондентов отказались бы от своего партнера, карьеры и денег для того, чтобы достичь идеального веса. В 1990 г. «Ньюсуик» провел другой опрос, из которого следовало, что 11 % родителей готовы сделать аборт, если ребенок, которого в настоящее время вынашивает мать, окажется носителем гена, предрасполагающего к ожирению.

Ну что, еще кто-нибудь готов отстаивать идею снижения веса «для самого себя» или «для здоровья»? Не обманывайте себя – как в некоторых культурах, чтобы быть принятой в социуме, женщина должна иметь детей или быть замужем, мужчина – уметь убивать оленя или бежать без передышки 40 км, так в нашей культуре человек обязан быть худым.

Так было далеко не всегда. До конца XIX века округлость и полнота считались признаками физического и душевного здоровья, худоба же, напротив, ассоциировалась с дурным здоровьем, плохим характером, неуравновешенностью и подверженностью различным заболеваниям. Любопытно, что два наиболее выдающихся медика того времени, д-р Митчелл и д-р Бирд, были убеждены, что «увлеченность американских женщин излишней погоней за худобой привела к распространению самых разных неврологических заболеваний, а большое количество жировых клеток совершенно необходимо для того, чтобы достигнуть сбалансированного личностного развития» (!). Стоит ли вспоминать, что в сказочном фольклоре родная дочь злой мачехи чаще всего худая, как палка, а любая болезнь описывается неразлучными симптомами «худела и бледнела» (то же и о мужчинах)?

Вплоть до конца XIX века полное тело считалось сильным, доктора поддерживали идею набора веса, т. к. считалось, что это помогает противостоять болезням. Медицинская практика показывала, что излишняя худоба является фактором риска для множества заболеваний.

У социального одобрения и поэтизации полноты были и другие причины. Будучи полными, женщины считались сексуальными, а мужчины состоятельными просто потому, что это был знак того, что они могут себе позволить хорошо питаться. Жир означал статус. Когда агроэкономика сменилась индустриальной, сменился и образ тела – полнота резко вышла из моды. И на то были свои экономические и социальные резоны.

В страны со становящейся индустриальной экономикой устремились иммигранты – чаще всего это были более низкорослые и «округлые» люди, по сравнению с традиционными североевропейцами или белыми американцами. Рабочие, до сих пор балансировавшие на грани истощения и смерти от голода, либо инфекционных болезней, теперь могли себе позволить купить достаточно пищи. Другими словами, как только пролетарии смогли позволить себе растолстеть, жир более не мог являться признаком высокого социального статуса. Чтобы белая аристократия могла отличаться от рабочего класса, стало модно быть худым. Если до сих пор эротический идеал женщины – это пышногрудая и пышнобедрая, перетянутая корсетом женщина с несколькими детьми, подтверждающая и экономическую состоятельность мужчины, и его способность продолжать свой род, а ее роль – роль соратницы, молчаливой и покорной союзницы, обеспечивающей тыл – «о доме нужно думать, о доме», то непосредственно перед Первой мировой войной ситуация резко меняется.

Женщина борется за свои права и получает больше свобод. Движение суфражисток. Избирательное право для женщин. Право на образование. Право занять место на предприятии наравне с мужчиной. Получив политическое равенство с мужчинами, женщина и физически стремится походить на мужчину – худоба, короткая стрижка, мальчишеская фигура – типичный портрет суфражистки 20-х гг. Изменение экономической и социальной ситуации оказывает непосредственное влияние на моду: в 1926-м Коко Шанель изобретает «маленькое черное платье» – прямой, почти асексуальный силуэт, который может позволить себе только худая женщина. Который делает из соблазнительно изогнутых линий женского тела прямые, строгие и неженственные.

До конца 20-х гг. Америка переживает волну экономического расцвета – и чем пышнее цветет экономика, тем актуальнее становится худоба. В 1929 году начинается экономический коллапс, наступает Великая депрессия, «тучные» времена сменяются «худыми» – это отражается на состоятельности рабочих и среднего класса, на их экономическом положении. Население начинает массово мигрировать в поисках работы. Худоба снова становится признаком низшего класса, и в 30–50-х гг., в частности в связи со Второй мировой войной, когда угроза голода становится реальной, образ полнокровной женской красоты прочно занимает свое прежнее место. После Второй мировой иконой красоты и стиля в Америке становится Мерилин Монро, назвать которую можно как угодно, но только не худышкой.

Любопытно, что первая волна «модной худобы» затрагивает Россию очень немного, и почти исключительно в крупных городах. Там, где по-прежнему достаток символизирует ломящийся от еды стол, «худощавый» идеал просто не выживет. Русские крестьянские и купеческие красавицы после Первой мировой – вспомним хотя бы хрестоматийного Кустодиева – по-прежнему полнокровны и полногруды. Им смешно и страшно видеть заезжих петербургских и московских «политических», которые кажутся им истощенными как физически, так и психически. Полнота – по-прежнему признак достатка и здоровья. И тут случается Великая Октябрьская революция. Идеологические ценности полностью меняются, и с точки зрения традиционных ценностей – худым быть все еще нехорошо, это означает болезненность и замуж никто девку не возьмет, а вот толстым, то есть сытым, становится быть политически неблагонадежно.

Помните, «джаз – музыка для толстых»?

«Мистер-Твистер, бывший министр»?

«Три толстяка»?

«Кому живется весело, вольготно на Руси – Купчине толстопузому, сказали братья Губины, Иван и Митродор»?

Толстый – это тот, кто украл у пролетария его заработанную краюху и жрет ее дома. Толстый просто не может быть хорошим человеком. И хоть вы меня режьте, я глубоко убеждена, что традиционное российское отношение к полноте, те бессознательные идеи, которые этим отношением управляют, куда более сложные и конфликтные, чем в Америке и Европе.

Портреты и старые снимки главных большевиков, сделавших ребрендинг в масштабах страны, – это снимки весьма стройных людей. Полными они станут потом – те, которые доживут до кремлевских застолий и дач. Но «худой» идеал просто не может прижиться и стать настолько же популярным в России – с начала 20-х гг. Россию поражает несколько волн голода – после Гражданской войны в 20-е гг., затем во время коллективизации в 30-е гг. и, наконец, после Великой Отечественной войны в 1946–1947 гг.

Зачем это нужно знать нам, жителям XXI столетия с нарушениями питания?

Важно отдавать себе отчет в том, насколько информация о теле и пище, получаемая нами в раннем детстве и из сферы бессознательного, оказывающая влияние на нас всю жизнь, противоречива и конфликтна. Особенно конфликтна она у нас, родившихся и выросших на территории государства Российского. Быть худым ребенком – плохо, худоба ассоциируется с болезнями и смертью от голода, призрак которого так никогда и не отступил. Это не просто страшная голодная смерть – это настоящий, хардкорный хоррор, истории о каннибализме, о том, как родители поедали детей, а мужья – жен – кто не слышал их от бабушек и дедушек в детстве? Быть толстым ребенком плохо тоже – толстый = плохой, дразнят в саду и школе, шпыняют родители и братья-сестры. Есть при этом необходимо много и жадно, почти в каждой семье есть женская фигура, мама, бабушка или тетка, которая, как та печка из сказки «Гуси-лебеди», все приговаривает: «Съешь моего ржаного пирожка – скажу». Ржаной пирожок совсем невкусный по сравнению с белым, пшеничным, так что сказка эта – о смирении и покорности. Захочешь выжить и братца спасти – съешь как миленькая. Это только у батюшки тебя будут потчевать пшеничными пирогами и сливками, но в большом мире, девушка, тебе придется привыкнуть к еде попроще.