— Вы очень добры, — поблагодарил Тристрам, — но я должен найти мою жену. Она сейчас в Северной провинции, неподалеку от Престона.

— У вас будут кое-какие трудности, — сочувственно произнес этот добрый человек. — Поезда, конечно же, не ходят, а автомобили попадаются очень редко. Идти вам очень далеко. Не отправляйтесь в дорогу без продовольствия. Вооружитесь. Не спите на открытых местах. И меня беспокоит то, что у вас нет зубов, — добавил «дон», взглянув на запавший рот Тристрама.

Тристрам вынул из кармана расколотые надвое половинки зубных протезов. Он покрутил их в руках с убитым видом и сказал, погрешив против истины: — У меня был жестокий тюремный надзиратель.

— Я думаю, среди членов нашего клуба может отыскаться и зубной техник.

«Дон» вернулся к своим, а Тристрам остался доедать бульон. Это придаст ему сил, несомненно. Тристраму вспомнилась одна древняя пелагианская поэма, вернее, одно из авторских примечаний к «Королеве Маб» Шелли: «Сравнительная анатомия учит нас, что человек во всем напоминает плодоядное животное и ничем — плотоядное. У него нет когтей, чтобы хватать добычу, нет длинных и острых клыков, чтобы рвать живые волокна». И далее: «Человек не напоминает плотоядное животное. Все без исключения травоядные животные, в том числе и человек, имеют состоящую из секций толстую кишку».

В конце концов, вполне возможно, что все это жуткая чушь.

— Ваши зубы можно починить, — сказал добрый «дон», вернувшись к Тристраму, — и мы можем дать вам в дорогу заплечный мешок с холодным мясом. Но будь я на вашем месте, я бы и не подумал отправляться в путь, пока не рассветет. Я буду очень рад, если вы согласитесь провести эту ночь у меня.

— Вы по-настоящему добрый человек, — искренне поблагодарил Тристрам. — Никогда раньше — честное слово! — я не встречал такой доброты.

Глаза Тристрама начали наполняться слезами. Какой трудный был сегодня день!

— Да право же, пустяки. Когда Государство чахнет, расцветает гуманность. Нынче, бывает, встречаются очень приятные люди. Тем не менее оружие ваше держите наготове. Той ночью Тристрам лег спать с починенными зубами. Растянувшись на полу в квартире «дона», он снова и снова сжимал и разжимал челюсти, словно жевал в темноте большой кусок воображаемого мяса. Хозяин квартиры, который сообщил, что его фамилия Синклер, устраиваясь спать, посветил Тристраму и себе светильником из плававшего в жире фитиля, при горении издававшего очень вкусный запах. Уютный огонек позволил разглядеть маленькую неопрятную комнату, забитую книгами. Синклер, однако, начисто отрицал наличие у него претензий на звание «читающий человек». До того как погасло электричество, он специализировался на сочинении электронной фоновой музыки для документальных фильмов. Опять же, до того как погасло электричество и лифты застряли внизу, его квартира находилась на добрых тридцать этажей выше, чем теперешняя. Сильнейший пал, а слабейший возвысился — сегодня это не подлежало сомнению. Нынешняя квартира Синклера ранее принадлежала действительно читающему человеку, профессору китайского языка, плоть которого, несмотря на его преклонный возраст, оказалась совсем не жесткой.

Синклер спал сном невинного младенца, слегка похрапывая, и изредка говорил во сне. Большинство его изречений звучали афоризмами, некоторые же были явной бессмыслицей.

Тристрам слушал.

«Путь кошки только удлиняется от его обдуманности».

«Я люблю картошку. Я люблю свинину. Я люблю человека».

«Евхаристический прием пищи — наш ответ».

Это непонятное выражение — «евхаристический прием пищи» — послужило чем-то вроде пропуска в сон. Довольный и успокоенный Тристрам погрузился в забытье, словно эти слова и в самом деле послужили паролем. Выпав из времени, Тристрам снова ощутил его ход, когда увидел Синклера, который, одеваясь, что-то напевал и дружелюбно на него поглядывал.

Было прекрасное весеннее утро.

— Ну, нам нужно собрать вас в дорогу, — заговорил Синклер. — Однако первым делом следует хорошенько позавтракать.

Он быстро помылся (похоже, городской водопровод еще работал) и побрился старинной бритвой — «горлорезом», как он сказал.

— Меткое название, — улыбнулся Синклер, передавая бритву Тристраму. — Глоток она порезала довольно много.

Не верить у Тристрама не было причин.

Углям жаровни, как оказалось, не давали потухнуть ни днем ни ночью. «Как в храме, как на Олимпе», — подумал Тристрам, застенчиво улыбнувшись членам обеденного клуба, четверо из которых охраняли и поддерживали огонь до утра.

— Бекона хотите? — спросил Синклер и, наложив на звонкую металлическую тарелку гору мяса, протянул ее Тристраму.

Все члены клуба усердно ели, обмениваясь веселыми шутками, и пили воду квартами. Поев, эти добрые люди наполнили кусками холодного мяса почтальонскую сумку и со словами ободрения и поддержки нагрузили ею своего гостя и пожелали ему доброго пути.

— Никогда в жизни я не встречался с такой щедростью! — растроганно заявил Тристрам.

— Идите с Богом, — важно произнес Синклер, переполненный торжественностью момента. — Желаем вам найти вашу жену здоровой. Желаем вам найти ее счастливой. — Сдвинув брови, он уточнил: — Счастливой от встречи с вами, конечно.

Весь путь до Финчли Тристрам прошел пешком. Он понимал, что бессмысленно считать свое путешествие начавшимся, пока он не минует, скажем, Нанитон. Тристрам медленно тащился по бесконечным городским улицам, мимо кварталов жилых домов— небоскребов, мимо покинутых фабрик с разбитыми окнами, мимо веселых или сонных компаний «обеденных клубов», мимо трупов и скелетов, но к нему никто не цеплялся. Бескрайний город пропах жареным мясом и засорившимися сортирами. Раза два, к своему великому смущению, Тристрам стал невольным свидетелем открытого и бесстыдного совокупления. «Я люблю картошку. Я люблю свинину. Я люблю женщину». («Нет, неправильно. Хотя что-то в этом роде», — подумал он.) Тристрам не видел полицейских. Все они, казалось, то ли растворились в массе, то ли были переварены ею. На пересечении улиц у Тафнелл— парка, перед небольшой, державшейся весьма благочестиво толпой, служили мессу. Благодаря Блаженному Амвросию Бейли Тристрам знал все подробности богослужебного ритуала, поэтому он был удивлен, заметив, что священник — совсем молодой человек в сером, смахивавшем на шутовской, колпаке и в грубо размалеванном крестами и монограммами «ИС ХС» стихаре — раздавал что-то очень похожее на кусочки мяса, приговаривая: «Hoc est enim Corpus. Hie est enim calix san— gumins».[8]Должно быть, состоявшийся где-то новый церковный Собор, ввиду нехватки ортодоксальной религиозности, дозволял и такого рода импровизации.

Был прекрасный весенний день.

Миновав Финчли, Тристрам присел отдохнуть на пороге какого-то магазинчика, находившегося на тихой окраинной улице, и достал из своей сумы припасы. Стертые ноги болели.