— Это ж какая падла тебе такого накрутила-то, а? Ну прибить же мало. Ты, случаем, с каким-нить типа тантрическим сексом не экспериментировала сама?

— Сама нет. С гуру. Но давно, — внезапно признаюсь я, хотя разумом понимаю, что я просто обязана встать и немедленно выйти из этого помещения, из этого дома, подальше от этой странной женщины, произносящей вслух странные вещи.

— Ох уж эти экспериментаторы хреновы. Гуру недоделанные. Чертовы материалисты-манипуляторы. Залазят, куда не просили, коверкают безнаказанно, а потом человек всю жизнь разгребает дерьмо. Сейчас будет чуть…

Я вскрикиваю от дикого ощущения внезапного внутреннего жара, взорвавшегося огненным смерчем где-то в области крестца и стремительно понесшегося вверх по спине до самой макушки, отголосками омыв и в секунду согрев холоднющие последнее время конечности.

— Ага. Ну прости. Зато так хоть чуть получше.

Я открываю, оказывается, закрытые глаза, из которых текут горячие слезы, и осоловело лупаю на неожиданную собеседницу, утирающую пот со лба салфетками. Я не понимаю, что только что произошло, но у меня создается ощущение, что внутри меня лопнул какой-то давний, застаревший, длительное время мучавший меня нарыв.

— А что вы сделали?

— Ну, говоря иносказательно, наряд твой шлюший с тебя сняла на время.

Эта женщина одновременно бесит и интригует. Так что мне хочется презрительно хмыкнуть и выйти, хлопнув дверью, и в то же время сесть ей на руки, как к маме, и поплакать на широкой груди.

— Ты уж прости, что без просьбы влезла, закон космический нарушив. Но уж отмолю этот грех.

— А можно для нормальных людей простым языком объяснить?

— Ты просишь, чтобы я тебе рассказала, что я только что сделала?

— Да.

— Или ты просишь объяснить, как и что я такого увидела в тебе, что сделала остальное без твоей просьбы?

В конце ее путанной фразы я лишь закатываю глаза, потерявшись в странных формулировках, поэтому говорю просто:

— На все да.

Женщина тяжело вздыхает и качает головой.

— Это так не работает. Я должна услышать просьбу.

Хочется хлопнуть ладонью по столу и выскочить. Но я сцепляю зубы.

— Я прошу вас, Татьяна, максимально понятно объяснить мне, что и как вы увидели и что именно после этого сделали. — Я с недоумением прикладываю к щекам собственные ладони. Они теплые. Давно уже такими не были. Только во время секса и согреваются. Как и ноги.

— Этот твой хрен неумный, ну, тот, с которым ты экспериментировала, типа гуру, давно это было? Объяснял он тебе что-то про энергию, про чакры, меридианы, тонкие тела?

Володя? Володя любил цитировать Гребенщикова «Духовные люди — особые люди, их не готовят в обычной посуде» и частенько прохаживался по всем модным направлениям нетрадиционной медицины и эзотерическим учениям любого толка. А если ссылался изредка на практики Хатха-Йоги, то каждый раз детально объяснял физиологическую составляющую каждой позы и каждого комплекса упражнений.

Татьяна снова качает головой. Явно осуждающе. Но в большей степени горестно.

— Тогда постараюсь максимально просто. Запрограммировали тебя, рыбонька. Крепко запрограммировали. Как биоробота, которым ты, по сути, была после его экспериментов. С заложенной внутри тебя миной замедленного действия. Вот что я увидела. И мина тикала, отсчитывая последние дни или даже часы. А, взорвавшись, уничтожила бы твою личность, выжгла бы душу на радость манипулятора. И завел он эту мину вот здесь, — она прикладывает свою горячую, словно кирпич из горящей печки, ладонь на мой низ живота — чуть выше лобка и ниже пупка. И будто в подтверждение ее слов под ладонью что-то ритмично и отчетливо пульсирует, как артерия на шее после длительной интенсивной пробежки.

— Человеческое тело — это не только кости, сухожилия, мышцы, нервы, не только материальное нечто, поддающееся измерению приборами и раскладывающееся на химические элементы при лабораторных анализах. А человеческая психика это не всего лишь излюбленные психиатрами фобии, филии, гештальты, паттерны и психосоматика. В первую очередь наше тело — энергопотоки, которые в идеальном случае должны находиться в резонансе со Вселенной. Ты наверняка слышала про чакры — основные энергетические центры. И энергия должна циркулировать в них без перебоев. А у тебя шесть из семи были запечатаны почти наглухо. И только вторая снизу, та, что отвечает за секс и еду ради удовольствия, была раскачана до состояния гудящего от высокого напряжения электрического оголенного провода. И все окружающие люди, соприкоснувшиеся с тобой, получали нехилые такие разряды, вызывавшие ответную реакцию в их собственных сексуальных чакрах. В женщинах эта реакция была, скорее всего, отторжением, агрессией. А в мужчинах наоборот — неконтролируемым притяжением, ну и, в случае твоего отказа делиться этим током еще и еще, возможно, тоже агрессией.

Я прикрываю глаза, чтобы скрыть свое недоверие и легкий сарказм.

— Да не прячь ты глаза, я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Но тебя приучили воспринимать окружающий мир в первую очередь как материальный. А это не совсем так. Так что, девонька, мне даже удивительно, что ты продержалась так долго и каким-то чудом избежала группового изнасилования, или серьезной болячки, связанной с детородными органами, или вообще маньяка озабоченного на всю голову не подцепила. Уж больно запущенный случай. Хотя вот еще одна у тебя пусть слабо и тускло, но светится. Та, что за творчество отвечает. Только туда немного и просачивалось. Ты, может, стихи пишешь? Или картины?

— Я пою. Иногда. Очень редко.

— А надо часто. Как можно чаще. Не научил тебя никто трансформировать твою энергию. А без такой трансформации тебе только секс и остается. Животный, примитивный, чисто физиологический, в больших количествах. Тебе точно такое надо? Так сильно любишь трахаться? Именно трахаться, совокупляться, а не заниматься любовью с возлюбленным?

Я стискиваю зубы, до хруста.

— Как там принято говорить? Отрицание, гнев, торг, принятие и смирение — да? Ты еще пройдешь все эти стадии. Но ты бы не отрицала и не гневалась столь яростно, если бы я не попала в самую больную твою точку. Прости за эту боль, девонька. Целебная она. Значит, ты еще живая. Значит, не все еще атрофировалось. Значит, выкарабкаешься, вопреки прогнозам и чаяниям того, кто искорежил твою жизнь и чуть не сломал личность.

Она еще раз кладет свою горяченную руку на мой живот и задумчиво жует губами.

— А он у тебя, случаем, не первым был? Это он взял твою невинность?

Я механически киваю, а Татьяна лишь вздыхает.

— Что ж вы такие неразумные, детки, рыбоньки мои. Не ведаете, что творите, а потом не понимаете, откуда проблемы да болячки на ваши головы сыпятся. Думаешь, зря наши предки так трепетно относились к понятию непорочности? Это же сильнейшая энергетическая привязка. Психологи импринтом его называют. Жена, что обязана была во всем подчиняться и слушать своего мужа, на него должна быть запечатлена. На своего господина и защитника, какими они и были во все времена. Или, думаешь, просто так столько веков существовало право первой ночи? А в некоторых первобытных племенах это вообще только шаманы и делали, скрывавшие свое лицо. Ты ж его часто вспоминаешь, мужчину этого, кому позволила стать первым?