— Только не с Пайсом. Этот человек не ведет переговоров, выиграв. Так что я приказала Аренсману идти в шторм. Не знаю, почему он согласился. Волна уже была сильная.

Она сделала жест руками.

— Волны прокатывались по палубе, ходить по кораблю было практически невозможно, устойчивого ветра не было, только порывы урагана, рвущие нас на куски. Я была уверена, что погибну, но если бы мы сдались Пайсу, результат был бы тот же.

Она пожала плечами.

— Так что мы пошли в шторм. Волны захлестывали корабль, паруса лопнули, мачты сломались, а потом волны разбили иллюминаторы.

Она задрожала и резко вдохнула.

— Но люди Пайса не пошли за нами.

— Ты рискнула всем, — рыкнул Тул.

— Я шахматная фигура. Пешка, — ответила она. — Мною можно пожертвовать, но я не могу сдаться. Если я сдамся, игра окончится.

Она поглядела на зелень джунглей.

— Я должна была сбежать или умереть. Если бы они меня поймали, отец был бы в их руках, и они заставили бы его делать ужасные вещи.

— Если твой отец готов пожертвовать собой ради тебя, ему следует призадуматься, — сказал Тул.

— Тебе не понять.

— Я лишь понял, что ты пожертвовала всей командой, в шторм.

Нита поглядела на него и отвернулась.

— Если бы можно было сделать что-то другое, я бы сделала это.

— Значит, твои люди были верны тебе.

— Не то что ты, — неожиданно ядовито ответила она.

Тул моргнул лишь раз, и его желтые глаза загорелись.

— Ты хочешь, чтобы я был хорошим человеко-псом? Чтобы, например, хранил верность отцу Гвоздаря?

Он снова моргнул.

— Хочешь, чтобы я был хорошей скотиной, как те, что на твоем клипере?

Он слегка улыбнулся, обнажив острые зубы.

— Ричард Лопес считал, что за твою чистую кровь, красивые глаза и здоровое сердце Сборщики хорошо заплатят. Хочешь, чтобы я хранил верность, допустив это?

Нита брезгливо поглядела на Тула, но костяшки ее кулаков побелели, когда она их сжала.

— Не пытайся пугать меня.

Зубы Тула обнажились полностью, белые и острые.

— Если бы я захотел напугать изнеженное и богатое создание, мне бы много не потребовалось.

— Прекратите вы, оба, — перебил их Гвоздарь. Коснулся плеча Тула. — Мы рады, что ты пошел с нами. Мы перед тобой в долгу.

— Я сделал это не ради долга, — ответил Тул. — Я сделал это ради Садны.

Посмотрел на Ниту.

— Эта женщина стоит в десять раз больше твоего отца, сколько бы денег у него ни было. И в тысячу раз дороже тебя, что бы там ни думали твои глупые враги.

— Не говори мне, что сколько стоит, — сказала Нита. — В распоряжении моего отца целый флот.

— Богатые все меряют деньгами, — ответил Тул, наклоняясь ближе. — Садна однажды рискнула собой и всей своей командой, чтобы спасти меня из горящей нефти. Она не была обязана возвращаться, не была обязана помогать поднять железную балку, которую я один не мог поднять. Другие уговаривали ее не делать такой глупости. В конце концов, я человек всего лишь наполовину.

Тул не сводил глаз с Ниты.

— Твой отец распоряжается флотом. И тысячами полулюдей, уверен. Рискнет ли он жизнью, чтобы спасти одного из них?

Нита мрачно поглядела на него, но не ответила. Повисло молчание. Вскоре все стали устраиваться, чтобы поспать, насколько это было возможно под скрип и грохот поезда.

Огромный Новый Орлеан, затонувший город, появился не сразу, а как бы частями. Покосившиеся стены хижин, разломанные проросшими сквозь них баньянами и кипарисами. Обколотые бетонные плиты и рассыпанный кирпич, под которыми скрывались выгребные ямы. Оплетенные зарослями кудзу заброшенные дома, в тени огромных тропических деревьев.

Поезд поднялся на эстакаду и ехал над болотами. Они проезжали над прудами, заросшими ряской и лилиями, где белыми пятнами мелькали цапли и тучами вились мухи и москиты. Эстакаду с рельсами укрепили, чтобы она выдерживала ураганы, с ужасающей регулярностью прокатывающиеся по побережью, но это было единственным успехом в борьбе людей со стихией и болотами.

Они мчались между заросшими мхом обрушившимися зданиями мертвого города. Мир оптимизма и радости, залитый водой и порванный на куски упорством сил меняющейся природы. Гвоздарь задумался о людях, которые жили в этих разрушенных домах. Интересно, куда они подевались. Дома были огромны, больше, чем что угодно, что доводилось ему видеть за всю его жизнь на берегу, на сломе кораблей. Те, что получше, были сделаны из стекла и бетона, но они разваливались точно так же, как другие, деревянные, гниющие и рассыпающиеся, от которых оставались лишь гнилые бревна и треснувшие доски.

— Это он? — спросил Гвоздарь. — Это и есть Орлеан?

Нита покачала головой.

— Это всего лишь пригороды, рабочие окраины. Они тут сплошь, на мили и мили. С тех времен, когда у всех были автомобили.

— У всех? — пытаясь осознать сказанное, переспросил Гвоздарь. Невероятно. Как может быть столько богатых людей? Все равно что сказать, что у всех есть клиперы. — Как такое могло быть? Тут дорог нет.

— Они тут есть, — ответила она. — Гляди.

В самом деле, приглядевшись к джунглям внимательнее, Гвоздарь различил места, где когда-то были бульвары до того, как деревья проросли сквозь них, разворотив дороги. Всего лишь полосы, где папоротник и мох росли более ровно. Нужно было лишь представить себе, что нет этих деревьев посередине. Но они здесь были.

— Откуда они брали бензин? — спросил он.

— Откуда угодно, — со смехом ответила Нита. — Его доставляли с других концов планеты. Добывали со дна моря.

Она махнула рукой в сторону затонувших развалин и блестевшего вдали океана.

— Бурили и здесь, в Заливе. Срывали целые острова. Именно поэтому ураганы и стали такими ужасными. Острова были им преградой, но они их срыли ради того, чтобы добывать нефть.

— Да ну? — недоверчиво спросил Гвоздарь. — Откуда ты знаешь?

Нита снова рассмеялась.

— Если бы ходил в школу, то знал бы и сам. Орлеанские ураганы и наводнения прославились на весь мир. Любой тупица знает про них.

Она запнулась.

— В смысле…

Гвоздарю очень захотелось двинуть по ее самодовольному личику.

Тул тихо рассмеялся, порыкивая.

Иногда с Нитой все было нормально, но иногда она вела себя как противная богачка. Самодовольная, богатая и изнеженная. В эти моменты Гвоздарю очень хотелось, чтобы она хоть немного пожила на Брайт Сэндз, научилась тому, в чем даже Ленивка, со всей ее жадностью и вероломством, была лучше этой хорошенькой богачки, которая выглядела отлично, даже пожив среди них, будто грязь, боль и отчаяние, в которых они жили, не касались ее.