На третий день я изнемог. Я был доволен, но совершенно разбит. И не мог не сказать самому себе: «Лука, ты столько учился и работал, ты обладатель ученой степени бухгалтера-аудитора, владелец специализированной конторы в Риме. Но какого хрена ты делаешь здесь, на заснеженном холме в Коннектикуте, срезая рождественские елки с шапочкой эльфа на голове?»

Это была милая месть Лиз. После того как я вынудил ее есть бычий хвост, пайату и требуху, пришла ее пора поразвлечься.

На фирме «Рождественская елка» царила прекрасная атмосфера. Кэрол прекрасно исполняла роль немногословного руководителя. Хозяйка раздавала всем задания с ласковой непререкаемостью и не повышая голоса; после общения с ней в течение нескольких дней я убедился в том, что она не повысила его ни разу в жизни. Джон был необыкновенно симпатичен, и на одной из стен дома я увидел вывешенную статью из газеты, написанную про него: он прошел весь «Аппалачский переход»[115], подобно мне, любил пешие прогулки и обожал горы. Кроме того, занимался выращиванием рождественских елок. Одним словом, нечто вроде коннектикутского Санта-Клауса.

Чтобы отпраздновать окончание сезона продажи елок, мы отправились в ресторан неподалеку, где разделили с Джоном одно из самых странных блюд, которое можно себе представить, – по меньшей мере для итальянца: пицца с цыпленком баффало[116]! После чуда с перцами в поезде «Эмтрэк» я уже решил, что повидал все, но это превосходило всякое воображение: пицца с кусочками цыпленка и соусом барбекю… Самым удивительным было то, что блюдо оказалась вовсе недурным.

После закрытия фирмы «Рождественская елка» мы все отправились в Филадельфию, чтобы провести 24 и 25 декабря в доме Кэтрин, сестры Лиз. Это были особые дни, в течение которых мы по большей части восседали вокруг стола, сервированного Кэтрин с таким высоким классом и изяществом, что у нас захватывало дух.

В день Рождества Лиз решила представить обществу подарок, который мы привезли ей из Италии: деревянную кружку-гроллу.

Кружка-гролла, название которой происходит от слова «Грааль», – деревянный сосуд с боковыми носиками, числом обычно от четырех до двенадцати, используемый для кофе, приготовленного так, как это делают в Валь-д'Аоста[117], с граппой[118], сахаром, апельсиновой кожурой и зернышками гвоздики. Он хорошо согревал и желудок, и сердце. Кружка-гролла известна как «чаша дружбы», которую передают от одного человека к другому, от друга к другу, чтобы каждый отпил из своего носика дивный кипучий напиток. Это был прекрасный и возвышенный момент, а также любопытная новинка для всех наших друзей.

Рождественские праздники пролетели. Фелипе и Лиз отправились в Нью-Джерси, а мы с Джулианой остались еще на пару дней в Филадельфии, перед тем как съездить в Бостон, чтобы отведать тамошнего супа из моллюсков, а затем опять возвратились в Нью-Йорк. Когда мы опять оказались в доме Лиз, то обнаружили там ее подруг, Дебору и Софи: через четыре года после нашего римского Дня благодарения мы вновь встретились! Фелипе попотчевал гостей изысканным обедом, который завершился приготовленным нами лимончелло, созревшим после двух недель выдержки, тонкого вкуса и ужасно крепким.

Было просто невероятно видеть библиотеку в гостиной, забитую экземплярами «Есть, молиться, любить» на всех языках мира. Лиз недавно была гостем ток-шоу Опры Уинфри, где продемонстрировала нашу фотографию, так что в тот день я получил восторженные послания от всех моих американских друзей.

Книга пользовалась необыкновенным успехом, и даже было принято решение сделать из нее фильм с Джулией Робертс в роли Лиз. Самое забавное и прозвучавшее для моих ушей насмешкой судьбы было то, что практически самым частым вопросом, который задавали Лиз, оказался такой: существую ли я в реальной действительности? Кто бы мог поверить в это? Мне казалось, я избавился от бремени моей фамилии, и вместо этого узнал: полмира искренне верят, что человек с такой смешной фамилией – всего-навсего удачная выдумка!

Два дня спустя мы с Джулианой вернулись в Рим, но накануне провели памятный вечер с Фелипе и Лиз. Не без содействия лимончелло мы принялись изливать друг другу душу. Фелипе и Джулиана были вынуждены пару часов выслушивать песенное представление Луки – Лиз, прервавшееся только тогда, когда Лиз заставила меня и Джулиану спеть песенку «Roma, nun fa' la stupida stasera»[119], которую она открыла для себя этим вечером и немедленно влюбилась в нее. Я перевел весь текст, слово в слово, рассказывая о Риме, таком прекрасном, что он помогает тебе влюбиться в девушку, с его звездами на ночном небе, которые освещают Тибр, с ласковым дуновением вечерних слегка резковатых ветерков и весенними вечерами, оживляемыми нескончаемым и меланхолическим пением сверчков…

– Лиз, – заявил я, – эта песня – настоящий гимн Риму и его необычайной красоте. Она нежнее и романтичнее любовного стихотворения.

Естественно, для объяснения по-английски, что такое «крошечная частичка луны» или как «западный ветерок-разбойник» может стать «пощипывающим порывом», мне пришлось приложить титанические усилия. Но я уверен, что Лиз и Фелипе уловили очарование этого творения.

Для меня и Джулианы настал момент возвращения домой после самых прекрасных в нашей жизни праздников. Расставание с Лиз и Фелипе далось нам с трудом. Но было ясно, что вскоре мы увидимся вновь, и мне также будет не хватать как моей подруги, так и Фелипе, этого доброго человека с приятным лицом, столь напоминающим Джеймса Тейлора.

Кстати, что касается Джеймса Тейлора, то я никогда не забуду историю, имеющуюся у меня про запас, героями которой являются он и экземпляр книги «Есть, молиться, любить». Шел 2009 год, и Джеймс опять, как и пять лет назад, пел в «Кавеа». Было чрезвычайно жаркое воскресенье июля, и, в то время как половина города отправилась на море, я уже за несколько часов до концерта стоял на посту. Лука Спагетти – самый преданный поклонник Джеймса Тейлора.

До тех пор пока охрана позволяла, я бродил по территории «Кавеа», прикидываясь туристом, потом уселся рядом с микшером в надежде, что сойду за техника и смогу присутствовать при настройке звука. Я использовал метод «таращиться на стены», как делал это в школе. Для того чтобы меня не спрашивали, я старался как можно меньше смотреть в глаза учителю.

Но появился тип с бородкой, который удивился, что меня еще не выставили отсюда, и дал соответствующее указание персоналу «Аудиториума».