Все молчали, и Майерс замялся.

– Однако от этой версии мы склонны отойти. Коронер утверждает, что органы изъяты человеком, знающим толк в этом деле. Он пришел к выводу, что совершено все грубо и в спешке, но с полным знанием анатомии.

– То есть это делал врач? – уточнила Бет.

– Или ветеринар, или мясник. Но не какой-то обезумевший и потерявший голову отец, мстивший за изнасилование своей дочери.

– Если, конечно, сумасшедший не был патологоанатомом, – вставила Бет.

– Все патологоанатомы – сумасшедшие, – тут же отреагировал Тим.

Кто-то негромко рассмеялся.

– Но мы же не знаем ни того, почему именно изъяли органы, ни что с ними собираются делать, так ведь? – уточнил я.

– Нет, – ответил Майерс. Он замолчал, явно подбирая подходящие слова. – По долгу службы нам приходится видеть весьма неприятные вещи, но это… я хочу сказать, что это вовсе не тот тип надругательства над трупом, который можно было бы ожидать. То есть обычно все выглядит не так – что-то отрезают, а не вырезают. Так ведь, О'Лири?

О'Лири лишь неопределенно пожал плечами.

Майерс откашлялся.

– Во всяком случае, в настоящее время мы пытаемся все это выяснить. В частности, собираемся поговорить об этом с доктором Джефферсоном.

– А как вы объясните присутствие отбеливателя? – поинтересовалась Бет.

Майерс посмотрел на нее.

– Бетон должен был скрыть запах. А при чем здесь отбеливатель, мы не знаем.

– Инфекция, – коротко произнес я.

Все головы сразу повернулись в мою сторону.

– Если убийца очень волновался, что труп может нести в себе инфекцию, то вполне возможно, именно таким способом он пытался уменьшить шансы заражения.

– То есть наш сумасшедший патологоанатом еще и задумывался о благе общества, – произнес Тим, словно пытаясь зачеркнуть мое объяснение. Он взглянул на часы. – Прекрасно, доктор Маккормик, но вам пора отправляться в аэропорт, а нам предстоит заняться своими делами.

Ну и задница же он!

Под звуки захлопывающихся блокнотов я ознакомил всех со своими ближайшими планами: сначала в Калифорнию, проследить контакты Дугласа Бьюкенена, а потом в Атланту. И на том совещание закончилось.

Тим подошел, чтобы сообщить, что он уже позвонил в департаменты здравоохранения Калифорнии и Сан-Хосе и предупредил о моем скором прибытии. Брук Майклз все мне объяснит, добавил он.

Прекрасно, подумал я.

Тим похлопал меня по плечу и выскочил из комнаты, скорее всего для того, чтобы срочно произвести один из миллиона своих ежедневных телефонных звонков.

– Хорошая работа, Натаниель, – похвалил Ферлах и крепко пожал мне руку. – Вас нам будет очень не хватать. Не знаю, сказал ли Тим, но мне предстоит отвечать за наблюдение над распространением вируса. Так что держите меня в курсе своих дел.

– А вы – меня, – ответил я.

Ферлах кивнул и вышел.

Я задержался возле того отделения, в котором работала Бет, и своим присутствием прервал дискуссию между ней и детективами. Мне необходимо было сказать, что она может обращаться ко мне в любое время дня и ночи. Нужно было спешить, и я направился к выходу. Меня догнал Джон Майерс.

– Итак, вам дали пинка?

– Не очень-то тактичное замечание, Джон.

– А почему я не могу это сказать, доктор? Вы – чудовище, и вчера показали себя во всей красе. – Я не нашел, что ответить на такую характеристику. – Не обижайтесь. Я тоже чудовище. И люблю чудовищ.

– Может быть, нам стоит встречаться?

Ответ, судя по всему, ему понравился. Майерс похлопал меня по спине.

– Жена и дети, понимаете ли.

– Очень жаль.

– Слушайте, мы здесь, конечно, будем стараться вовсю, но если что-нибудь там выясните, держите нас в курсе.

– Настолько, насколько это будет quid pro quo.[3]

– Пора учиться иногда отходить от медицинского жаргона.

Объяснять я не собирался.

– И вы сообщайте об успехах.

– Обязательно. Договорились. Как только окажетесь за три тысячи миль от меня и перестанете действовать на нервы, между нами моментально наладится сотрудничество.

В лифте мы спускались молча. Доехав до первого этажа, вместе вышли. Майерс заговорил первым:

– Женщину, которой звонил Дуглас Бьюкенен, зовут Глэдис Томас. – Он что-то нацарапал на листке бумаги. – Вот ее адрес, во всяком случае, тот, который нам удалось найти.

Он протянул мне листок. Действительно, Сан-Хосе. Причем сам город, а не один из новомодных пригородов.

– А если бы мы с вами сейчас не встретились, тогда как? – спросил я.

– Что вы хотите сказать?

– Да только то, что мне пришлось бы уехать без этого. – Я показал ему бумагу с именем и адресом. – Вам хотелось, чтобы я выяснил все это самостоятельно? Спасибо, Джон. Чрезвычайно гуманно.

– Не стоит благодарности. – Он вытащил что-то из папки, которую держал в руке. – Это тоже возьмите.

У меня в руке оказалась фотография Дугласа Бьюкенена, зернистая от многократного увеличения.

Я поинтересовался:

– А вашей фотографии, случайно, нет? Чтобы я мог любоваться в разлуке?

Сам не знаю, зачем я говорил Майерсу все эти глупости; возможно, просто потому, что хотел выместить обиду на Тима.

– Вы еще скажете мне спасибо за эту фотографию. Очень помогает, когда приходится говорить об умершем с людьми, которые его видели, но, возможно, не знают имени. Смотрели когда-нибудь полицейские сериалы?

– С удовольствием бы смотрел, да беда в том, что в них показывают полицейских.

Майерс смотрел на меня с улыбкой.

– А знаете, доктор, вы очень мне нравитесь. Мы с вами во многом похожи. Вы не церемонитесь с людьми, но дело свое знаете.

Как лестно, подумал я. Оказывается, я похож на детектива Майерса. Высшая похвала.

Сквозь стеклянные двери я увидел ожидающее такси и вышел на улицу, оставляя за спиной и детектива Майерса, и Балтимор, и всю эту неудачную страницу жизни. Во всяком случае, так мне тогда казалось.

Вырос я в маленьком городке на юге Пенсильвании, совсем недалеко от тех мест, где до приезда в Балтимор жил Дуглас Бьюкенен. Во всяком случае, ближайшим крупным аэропортом был именно балтиморский международный аэропорт имени Джорджа Вашингтона. Поэтому я достаточно хорошо его знал и без труда ориентировался в сложных переходах и системах безопасности. Давным-давно, еще студентом университета на Западном побережье, я летал самолетами компании «Саутвест эрлайнз», делал пересадку в Финиксе или Лас-Вегасе и оттуда уже продолжал путь в Сан-Хосе. Но сейчас все складывалось совсем иначе – и время другое, и обстоятельства не те. Меня, можно сказать, выперли и из Центра контроля, и из федерального правительства. Аэропорт Сан-Хосе я ненавидел. А потому отправился прямиком в международный аэропорт Сан-Франциско, причем на рейс компании «Пан-Америкен». Стоит это пятьсот шестьдесят долларов в одну сторону. Так что по возвращении на восток мне еще придется разбираться с бухгалтерией.