– Так ради нее я это и делаю, – сурово ответил Джон. – Ради того, чтобы вернуть ее в лоно христианства. У нее останутся Лунед и остальные, чтобы она не скучала, кроме того, у нее есть муж. Вы уедете завтра на рассвете, леди Ронвен, как было назначено.

XIV

Элейн, плача, повернула за ворота и, ничего не видя вокруг себя, перебежала через двор замка. Муж удивленно смотрел на нее. После мучительного прощания конь Ронвен увез ее на север по дороге, и она уже потерялась из виду среди деревьев; ворота закрылись за ней. Джон улыбнулся; впервые за многие недели он почувствовал себя в безопасности, и сознание этого поразило его. Неужели влияние этой женщины было настолько вредным? Он уже собирался пойти за Элейн, но остановился и покачал головой. Надо дать ей некоторое время побыть наедине, а потом он поговорит с ней.

Не обращая внимания на пристальные взгляды прислуги, Элейн взбежала по лестнице в крепостную башню. Слезы ручьем струились по ее щекам, когда она пересекала комнату внизу и взбиралась к верхним пролетам огромной башни. Там было несколько пустых комнат – мест, куда, похоже, никто не заходил и где она могла побыть наедине, чтобы никто не видел ее горя.

Открыв дверь, она вступила в холодную пустую комнату. Десять лет назад она служила спальней лорду Альбермарлю, владевшему замком в то время, когда Джон был маленьким и еще жил со своим дядей в Честере. Теперь она была пуста, остов кровати запылился, а занавески давно сняли. Джон предпочел, чтобы ему отвели комнаты над недавно выстроенными воротами. Комнаты Элейн находились в южной башне за большим залом и имели вид на реку.

Она вошла в тихую комнату и на цыпочках подошла к окну, оно также выходило на реку Нин. Бледный луч солнца падал на подметенные доски пола. Низкая арка двери в стене напротив вела к маленькой молельне, построенной в каменной толще. Там все еще оставался алтарь, на котором лежали наполовину сгоревшие свечи и резное алебастровое распятие. Вдохнув аромат ладана, она озадаченно нахмурилась. Запах был насыщенным, он казался очень резким в холодных каменных стенах.

В лучах солнца за ее спиной стояла дама. На ней была дорогая, тяжелая черная юбка, шелковая вуаль скрывала ее бледное, усталое лицо. Дама устремила взор к алтарю с выражением отрешенности и невыразимой печали. Охваченная ужасом, Элейн оглянулась на нее, но в тот же миг на солнце набежало облако, и женщина исчезла вместе с солнечным лучом.

Дрожа от страха, Элейн протерла глаза. Она не могла пошевелиться. Муж запретил ей всяческие видения – они приносили зло. Из-за ее видений он отослал Ронвен. А эта женщина, кем бы она ни оказалась, не была из плоти и крови. Отойдя от места, где стояла женщина, она неподвижно смотрела на пустое пространство. Кто эта дама? Почему она пришла? Почему показалась именно в этот час? Элейн вернулась в часовню и стала на расстоянии вытянутой руки от алтаря, но густой запах ладана исчез. Из большой гулкой спальни вновь запахло камнем, пылью и запустением. Она была одна.

Стараясь сдержать страх, Элейн побежала вниз по винтовой лестнице. Сейчас ей хотелось только вернуться в свои светлые комнаты и найти Лунед, тосковавшую, как и она сама, без Ронвен. Она старалась как можно меньше думать о даме в черном, кем бы та ни была. Джон никогда не должен узнать, что ей до сих пор являются видения. Никогда.

Тяжело дыша, она остановилась на верху отводной лестницы, ведущей из башни, и посмотрела вниз, во внутренний дворик замка. Пока она оставалась в верхней комнате, в замок въехала вереница телег и повозок. Она немного подалась назад, чтобы ее не было видно, и задумалась, кому же они принадлежали. Потом она заметила, что Джон уже вышел встречать гостей; его светлые волосы освещало солнце. Элейн нахмурилась, забыв о даме в черном. Она никогда еще не видела своего мужа таким счастливым, и, даже когда тот заметил жену, он подошел к даме, чтобы помочь ей спешиться. Она видела, как он взял ее на руки и поцеловал в губы. Элейн была ошеломлена этой сценой. Чувство, очень похожее на ревность, поразило ее в самое сердце. Прежде она никогда не видела, чтобы Джон брал женщину на руки, чтобы кого-то целовал или был в таком приподнятом настроении. Она стояла на ступеньках, глядя на мужа, чувствуя, как в лицо ей бьет холодный ветер. Краска залила лицо девочки; ей едва удавалось сдержать слезы. Она выглядела глупым безобразным ребенком, а та высокая изящная златовласая дама была по-настоящему красива.

Элейн поняла, что они смотрят вверх на нее; сглотнув, чтобы избавиться от комка в горле, она стала спускаться к ним с возможно большим достоинством – все же она была женой Джона, а эта дама, кем бы ни являлась, не могла похвастаться таким положением.

Они улыбнулись ей.

– Элейн, иди сюда, дорогая, – позвал ее Джон. Он только успел спросить свою гостью, что собственно, во имя всех святых, ее задержало. – Я хотел бы, чтобы ты познакомилась с моим самым любимым человеком на свете, – продолжал он, забыв о скорбном выражении, появившемся на лице Элейн при этих словах. – Моя сестра Изабелла.

Изабелла была замужем за вспыльчивым шотландским дворянином Робертом Брюсом, лордом Аннандейлом[4]; она получила письмо брата, будучи в своем поместье Риттл в Эссексе. Он умолял ее заехать на обратном пути в Шотландию, в Фозерингей, и посоветовать, как ему быть с женой. Она была заинтригована и заинтересовалась кратким описанием его затруднений, но при виде свойственной всем мужчинам беспомощности во всем, что касается эмоциональных переживаний, ее охватила досада. Глядя сейчас на Элейн, она увидела одинокую и несчастную девочку. В ее глазах она угадала чувство ревности, когда Джон целовал ее, – так значит, какие-то чувства она все же к нему испытывает, – а теперь увидела задумчивую тоску в ее глазах, появившуюся сразу, как только Элейн невольно бросила ей вызов.

Изабелла сняла перчатки и протянула ей руку. Она расцеловала Элейн в обе щеки, взглянула поверх головы девочки на свое тайное оружие, сына Роберта. Если Элейн из Хантингтона и вправду была ведьмой, блестящей всадницей и бедовым ребенком, то и двенадцатилетний Роберт ничем не отличался от нее.

– Ты сошла с ума, – ответил Джон, выслушав план сестры. – Я позвал тебя, чтобы ты ее приободрила и научила ее здравым вещам, а не привозила с собой товарища по играм, общение с которым только повредило бы ей!

Изабелла невозмутимо взяла стакан вина, который протянул ей брат. Ради нее он распорядился подать лучшие, богато украшенные эмалью драгоценные стаканы венецианского стекла.

– Ты говорил мне: «Я желаю, чтобы она больше не походила на затравленного зверька», – твердо проговорила Изабелла. – И что ты хочешь услышать ее смех. Роб заставит ее смеяться, обещаю.