К сожалению, в арабской сказке возникает путаница из-за наличия второго волшебного предмета. Это перстень, который магрибинец всучил Аладдину перед его погружением под землю: «Перстень вызволит тебя из всякой беды, в которую ты попадешь». Колдун хотел перестраховаться – жизнь юноши ему дорога, ведь согласно пророчествам только он один способен украсть лампу. Но тогда надо держать себя в руках! Магрибинца же охватывает необъяснимый психоз, как до него – ведьму. Потеряв рассудок, он замуровывает упрямого Аладдина в подземелье, и в распоряжении юноши оказываются и перстень, и лампа!

Аладдин и марид. Иллюстрация В. Планка (1930-е гг.)

Случайно потерев перстень, Аладдин вызывает «марида, одного из рабов господина нашего Сулеймана». Марид (малик) – джинн воды, разумное создание, слабейшее из всех джиннов. «Раб перстня» помогает юноше выбраться на землю. «Раба лампы» (ифрита – могущественнейшего из джиннов, повелевающего огнем) впервые обнаруживает мать Аладдина. Она протирает лампу песком, и перед ней вырастает чудовище «огромного роста, грозного и страшного вида, с перевернутым лицом». «Какой приятный сюрприз! – восклицает смелая женщина. – Значит, джинны и вправду являются к потомкам Адама!» Заботясь о читателе, мать с сыном вступают в диалог, предназначенный расставить джиннов по местам: марида – к перстню, ифрита – к лампе.

На первых порах Аладдин осторожничает – он не крадет царевну Будур, а посылает мать к султану с официальным предложением руки и сердца. Однако интригующему визирю удается обмануть султана и женить на царевне своего сына. И тогда герой прибегает к испытанному средству – ночному похищению. Обращение Аладдина с царевной, явно подкорректированное Галланом, можно назвать идеальным и поставить на вид наглецам-солдатам. «О моя возлюбленная, – успокаивает он насмерть перепуганную девушку, – я велел принести тебя сюда не для того, чтобы унизить твою честь, но чтобы не позволить другому насладиться тобой!» «Другой», то есть сын визиря, отправляется спать в нужник, а новоиспеченный рыцарь кладет обнаженный меч (зачем сыну портного меч?!), отделяя себя от Будур.

Литературные мотивы берут верх. Аладдин наряжается принцем, украшает себя драгоценностями, швыряет золото нищим, выстраивает дворец, выигрывает войны и, в конце концов, добивается царевны. В европейских сказках заказчики волшебного предмета выбывают из строя, лишившись головы или скоропостижно скончавшись, но магрибинец остался в живых и по закону жанра должен объявиться вновь.

Аладдин, его мать и ифрит. Иллюстрация К. П. Марилье (1785)

Он и объявляется, выменяв у недогадливой жены Аладдина старую лампу на новую и приказав ифриту унести дворец и царевну. Неожиданно за кулисами звучит андерсеновский «Интернационал» – узнав о готовящейся казни Аладдина, обласканные им горожане «взволновались и заперли ворота дворца, и некоторые полезли на дворцовые стены, а другие начали ломать двери и бить окна, чтобы войти туда и убить султана». Народный гнев укротили. Претенденту на трон не до революций – он лишился и жены, и резиденции.

Аладдин хватается за перстень, вторично позабытый магрибинцем, но вызванный им марид вздыхает и сетует на недостаток сил: он не в состоянии вернуть хозяину дворец и царевну. Тогда Аладдин просит доставить себя к стенам похищенного дворца. Вместе с Будур они усыпляют магрибинца и наконец-то отрубают ему голову.

Но затянувшаяся сказка не думает завершаться! Как черт из табакерки, выпрыгивает брат покойного колдуна, дипломированный провокатор, который, переодевшись старухой, внушает Будур мечту о «большом яйце птицы рухх». Каприз супруги – закон для Аладдина, и он требует, чтобы ифрит принес диковинное яйцо. У ифрита связаны с яйцом лирические воспоминания, поэтому он смертельно оскорбляется. Грядет ссора хозяина и помощника, сулящая новые приключения. Однако автор милует читателя. Упрекнув неблагодарного Аладдина и ностальгически прослезившись, ифрит обрушивается с проклятиями на брата магрибинца. За провокатором гонятся всем дворцом и втыкают в него кинжал. Вопрос о яйце благополучно замят.

Уф, тяжело пересказывать сказки «Тысячи и одной ночи»! Но мне пришлось это сделать, дабы убедиться во вторичности «Аладдина». Для первоисточника он чересчур переполнен хитросплетениями, но главный сюжет вычленяется без проблем: спуск в подземную сокровищницу, добывание волшебного предмета, встреча с подземным жителем, исполнение желаний. Не пострадала от обработки Галлана та часть арабской сказки, где описан колдовской ритуал, открывающий доступ к подземелью, а также само подземелье.

Давайте начнем с ведьмы, собак и огнива из сказки Андерсена. В «Страшных немецких сказках» мы ознакомились со списком хранителей кладов из народных преданий. Он настолько внушителен, что проще перечислить тех, кто клады не охраняет. Ведьмы. Да и колдуны не входят в число рьяных охранников, если только они не умерли и не озабочены припрятанными при жизни сокровищами. Может, поэтому ведьма и колдун сыграли роль заказчика?

Воля звезд, избравших Аладдина, в европейских сказках не действует. Заказчик выбирает исполнителя из сугубо меркантильных соображений – сам он боится лезть вниз. Ведьма братьев Гримм уверяет, что уронила свечу в колодец. Делать в колодце нечего – сокровища там не хранятся. Наверное, ведьма не врет. На путешествие в другой мир спуск в колодец не тянет, равно как и влезание в дупло дерева у Андерсена. При желании можно счесть ведьму и колдуна проводниками в царство мертвых и даже руководителями обряда, но, думаю, их роль формальна, поэтому они ведут себя неестественно – провоцируют ссору и быстро исчезают. Просто наверху должен кто-нибудь быть, пока герой сидит под землей. Угольщик из немецкой сказки – единственный, чей заказ выполнен. Но он умер, обретя долгожданную свечу.

Черные собаки наряду с черными кошками – традиционные хранители кладов по всей Европе. Все детали, касающиеся собак, кроме их глаз, Андерсен почерпнул из датских быличек о кладах.

Голштинец, пришедший в местечко Саллингхерред, копал яму, ориентируясь на горящий внизу огонек, пока не наткнулся на медный котел, полный золота. На золоте возлежал крупный черный пудель с кольцом вокруг шеи. Кладоискатель осторожно поднял собаку и переложил ее на свое дырявое пальто, расстеленное на земле. Набив карманы монетами, голштинец расплатился с помогавшими ему крестьянами и отбыл на родину. Черный пес вскоре очнулся и, нащупав под собой тряпку вместо золота, принялся бегать по окрестностям и горестно завывать.

Аладдин, его мать и ифрит. Иллюстрация Э. Дюлака (1915)

Три жителя прихода Буур отправились с кирками и лопатами к соседней горе, в которой, по слухам, хранились сокровища тролля. Тролль не возражал против увлечения кладами, но, будучи страстным поклонником тишины, выдвинул условие: те, кто придет в гору, не должны издавать ни звука. Крестьяне молча вырыли туннель, молча ввалились в каменные покои, где стоял котел с золотыми монетами, молча стащили с него собаку и водрузили ее на куртку. Но вот беда – на куртке имел обыкновение почивать кот – любимец ее владельца, и она пропиталась кошачьим запахом. Собака повела носом и оскалила зубы. Хозяин кота понял свою ошибку и решил вынуть куртку из-под обеспокоенного пса. Но не тут-то было! Улегшись на куртку, собака сделалась неподъемной. Бедняга дергал куртку за полы, а собака недовольно ворчала. В таких случаях в Скандинавии принято действовать по принципу «Репки». Второй крестьянин схватился за своего товарища, третий схватился за второго, а за третьего схватился четвертый. Общими усилиями удалось сдвинуть куртку с места. Вдруг третий сообразил, что четвертого с ними не было, и истошно завопил. Золото, собака, покои исчезли, а крестьяне очутились у подножия горы с обрывком куртки.