– Где ты, черт возьми, нашел щенка и как тебе могло прийти в голову притащить его в исторический отель? По-твоему, это шутка? Или для тебя весь наш уговор шутка? Твоя фотография со щенком попала во все новостные выпуски, и мне уже пришлось объясняться с губернатором насчет того, как ты пронес пса без моего ведома.

Мне самому глубоко наплевать, что кто-то успел щелкнуть меня со щенком на руках в вестибюле отеля. Я завернул проказника в свою старую рубашку, но он высунул голову ровно в тот момент, когда мы вышли через главную дверь и направились к машине Эксла. Засек нас не какой-нибудь репортер, а совершенно посторонний человек – увидел меня, увидел щенка, щелкнул, отправил в Твиттер, где его пару недель спустя обнаружили ребята из прессы.

Если это новость, значит, с миром СМИ и миром вообще определенно не все в порядке.

– Ну, скажи что-нибудь! – требует Синтия. – Скажи что-нибудь или помоги мне объяснить губернатору, что вся сделка была одной большой ошибкой.

Цепь у меня на шее затягивается.

– Щенка я нашел. Взял к себе в номер. Что тут такого?

Синтия поворачивается так круто, что прядка волос, взметнувшись, прилипает к густо накрашенным губам.

– Что такого? Откуда мне знать, что эта тварь натворила в отеле! Ты должен был сказать мне. А еще лучше, не должен был приносить животное в исторический отель и вообще не нарушать никаких правил. У тебя испытательный срок!

Дверь открывается. В комнату входит отец Элль, и у меня в животе сворачивается канат. Его появление становится сюрпризом не для меня одного. Все опускают глаза, мнутся, переступают с ноги на ногу, и эта волна растерянности катится перед ним, пока он идет к столу, на котором стоит его компьютер. Справиться с Синтией я могу. Неодобрение губернатора волнует меня не очень, в конце концов щенок – не самое плохое, что я делал в жизни. Думаю, губернатор и сам это понимает. А то, что речь идет об историческом отеле, не так уж и важно.

Несколько секунд отец Элль смотрит на меня изучающим взглядом, потом поворачивается к Синтии.

– Фотографию я видел. Комната пострадала?

Синтия вздыхает и принимает боевую стойку – руки в боки.

– Администратор говорит о грязных полотенцах – по-видимому, Хендрикс постоянно убирал за ним. Больше ничего, но они обещают еще раз осмотреть номер, и тут уж можно не сомневаться – каждую царапину запишут на наш счет. Менеджер просто рвет и мечет. Написал в Твиттере, что Хендрикс, принеся щенка, проявил неуважение к отелю, и требует публичных извинений.

Губернатор – тот еще здоровяк, прямо-таки медведь, одним своим видом внушающий уважение, – смотрит так, словно читает мои мысли, и это немало меня пугает. Но склонять голову я ни перед кем не намерен. Даже перед ним.

– Щенка я нашел. Принес к себе в номер. Вот и все. Ничего серьезного.

– Нет, это серьезно! – кричит на меня Синтия.

Губернатор достает сотовый и набирает сообщение. В комнате, полной людей, воцаряется мертвая тишина. Как такое возможно? И почему щенок в номере – преступление федерального масштаба?

– Ты права, – обращается он к Синтии. – Это серьезно. Но не для Хендрикса. Подбирать заблудившихся щенков – это стиль одной особы, а значит, вина на другом человеке.

Синтия вздрагивает от этих слов, и я ловлю себя на том, что облегченно выдыхаю. В тюрьму из-за собачонки меня бы не упрятали, но предупреждение бы вынесли. Что-нибудь вроде «сделаешь это еще раз – и получишь коленом под зад», а может быть, и дополнительный год за решеткой.

Стук. Дверь открывается, и я на секунду закрываю глаза. Ну надо же. Бросаю взгляд на Элль, которая входит в конференц-зал и идет к нам. Очков на ней нет, как нет ни джинсов, ни кружевной блузки, в которой она была прошлым вечером, но есть голубое платье, подчеркивающее каждый изгиб. Легкое, оно колышется при каждом шаге, и со стороны кажется, что ее обдувает ветерок.

Да, выглядит она роскошно, но я предпочитаю настоящую Элль, а не ту, что вижу сейчас, – с макияжем и аккуратно уложенными волосами, в идеальном наряде. Ходячее и говорящее совершенство с журнальной обложки.

Для большинства мужчин Элль – дуновение свежего ветерка, но для меня – сердечная боль. Открыто, ничего не боясь, она смотрит прямо на меня.

Две последние недели мы разговариваем по телефону через видеочат и засиживаемся в комнатах отеля, куда заказываем еду через обслуживание номеров и где смотрим допоздна, пока не закрываются глаза, телевизор. Друзья. Просто друзья. Каждый раз, разговаривая с ней, я хочу разговаривать еще. Сидеть с ней еще. Быть рядом еще и еще. Значит, мне и отвечать.

– Ты хотел меня видеть? – спрашивает Элль у отца.

– Да. – Говорит, словно режет бритвой. – Всем нужно выйти.

Люди струйкой тянутся к выходу, а Элль стоит у стены возле двери, опустив голову, с тем недовольным видом, который я видел уже не раз. Как и я, она знает, что будет дальше. Элль сказала, что обвинят ее, а я не могу этого допустить. Виноват я. Я – тот, кто постоянно ошибается. Элль – девушка с большим добрым сердцем.

– Это я сделал. Шел по улице, увидел, как какой-то парень выбрасывает коробку. Из любопытства заглянул. В коробке был щенок. Принес его в номер. Не думал, что из-за этого поднимется такой шум. – И я добавляю слова, которые произношу очень редко: – Извините.

– Дрикс этого не делал. – Элль поднимает голову, напоминая в этот момент вскидывающего передние ноги барана, и смотрит на отца. – Я нашла щенка. Знала, что ты будешь злиться, если подберу. Увидела в вестибюле Дрикса и попросила присмотреть за песиком.

– А потом взять домой? – Под костюмом и галстуком губернатора бурлит такой гнев, что я вздрагиваю внутри.

– Да, – говорит Элль. – Я сделала несколько звонков, нашла приют для животных и попросила Дрикса отвезти его туда. Он согласился.

– Разумеется, как же можно отказать дочери губернатора, – снова вставляет ее отец, и я качаю головой.

Щенка нашел я, Элль там не было, не оставлять же собачонку на улице.

– Сэр, при всем уважении…

– Успокойся, Дрикс, – говорит Элль. – В данном сценарии виноватая – я.

– Да, ты. – Ее отец повышает голос. Не сильно, но достаточно, и та злобная тьма, что жила во мне до ареста, поднимает свою затуманенную голову. Никто не должен кричать на нее. – Представляешь ли ты, через что прошел Хендрикс? Понимаешь ли, сколь бездумны, безответственны твои поступки?

Элль убирает за ухо выбившуюся прядку, ловит мой взгляд и говорит:

– Ты не оставишь нас с отцом на несколько минут? – Голос ровный и твердый, словно зачитывает речь.

Я смотрю на нее. «Ты мешаешь мне принять вину на себя. Отступи. Позволь мне решить все самому».

Элль поднимает бровь, которая со вчерашнего дня стала на тон темнее. Разница небольшая, но я замечаю. Замечаю также и ее новые контактные линзы. Ее глаза по-прежнему голубые, но яркие-преяркие, а не темно-синие, которые снились мне ночью. Мне самому больше нравятся волосы более светлого тона, синие глаза и очки. Нравится, когда волосы собраны в пучок, а прекрасное лицо обрамляют волнистые прядки. Нравится неподдельная улыбка, которая появляется, когда она смотрит кино, и не нравится деланая, заготовленная для всех остальных. Ее едва видимый шрам над правой бровью, полученный в одиннадцать лет, когда она лазала с Генри по камням, нравится мне больше, чем макияж, все скрывающий и прячущий. В общем, она нравится мне такая, какая есть, и я хочу, чтобы она и дальше позволяла мне оберегать ее от неприятностей.