– Вы не звоните, вот я и решила сама. – Художница подошла к окну, шире открыла створку. Дыхание летнего солнечного дня коснулось ее лица. Дуб, умытый вчерашним дождем, шелестел совсем близко. Протянув руку, женщина могла коснуться его листьев. – Есть новости.

– Я слушаю… – голос Павла звучал странно, словно замороженный. В нем не слышалось и тени интереса.

Александра насторожилась:

– Что-то случилось?

– У меня? Ничего. А что происходит у вас?

– Я думаю, что вы были совершенно правы, когда решили, что мои поиски бесполезны, – созналась она с тяжелым сердцем. – Не найдя той девушки, не найдешь и гобеленов. Искать девушку я не могу. Это слишком ответственное предприятие, и оно может быть к тому же опасно.

– Что я вам и говорил, – все так же, без тени эмоции, откликнулся мужчина.

– Но дело не только в этом! Я говорила с заведующей пинского музея, и она была на этот раз очень откровенна со мной. Так вот, я пошла напролом, хотя вы мне и не советовали это делать. Прямо заговорила о двух гобеленах с единорогами, которые некий мой приятель якобы в марте видел в музее, с разрешения Зворунской.

Павел ничего не сказал. В трубке не было слышно даже его дыхания.

– Скандала она мне, к счастью, не устроила, напротив, была очень обходительна, – продолжала Александра. – И готова была присягнуть, что подобных единиц хранения у них в музее никогда не было. Еще сострила, не путаю ли я музей Полесья и Клюни…

– Она могла просто соврать! – неожиданно резко и громко оборвал ее Павел.

– Нет, знаете, я способна и сама сделать какие-то выводы! – обиженно заявила Александра. – Если бы эти гобелены и правда находились в музее, на них давно обратили бы внимание, поднялся бы шум, даже в Москве и в Питере пошли бы слухи. А тут получается, что им не уделялось никакого внимания, никто не подозревал об их ценности, только ваш друг догадался…

– Такие мысли посещали и меня! – вновь остановил ее Павел, как будто забывший свои предупредительные мягкие манеры. – Но бывает разное… бывает еще не такое! Когда в музее нехватка персонала, заведующий фондами может и не знать всех единиц хранения! В Эрмитаже есть целые стеллажи, набитые ящиками, которые не распечатывались с конца девятнадцатого века! Это – разнообразные предметы, которые находили рабочие, строившие в Сибири железную дорогу! Возможно, барахло, а возможно – предметы огромной научной ценности! Вы исходите из одних предположений, как в том случае, что кто-то будто бы видел, как ваша Зворунская садилась в питерский поезд…

– А вот это уже не предположение, а самый настоящий факт, которым может заинтересоваться полиция! – на этот раз художница оборвала собеседника на полуслове. – Это была именно Зворунская, и в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое марта именно она садилась в прицепной вагон поезда Брест – Мурманск. В Питер этот вагон прибыл рано утром тридцатого, как раз в тот день, когда погиб ваш друг!

И, пользуясь тем, что собеседник, видимо, ошеломленный ее напором, молчал, Александра победоносно закончила:

– Правда, тот мужчина, которого рядом с нею видели на платформе, ехал не в Питер. Это был просто ее попутчик, сын знакомых, он сошел куда раньше. Так что тот мужчина, который вошел с ней в квартиру Игоря, встретился ей либо в поезде, либо уже в Питере.

– Откуда у вас все эти сведения? – после паузы потрясенно спросил Павел.

– Неважно! – Александра была окрылена эффектом, который произвели ее слова. – С кем я только не говорила… Так или иначе, узнала я многое, кроме одного – где нужно искать гобелены. В одном я уверена – в музее их не просто нет сейчас, их там никогда не было. Поэтому я считаю свою задачу выполненной… Что ж, неудача – тоже результат!

– Неудача, – помедлив, ответил Павел, – вас постигла потому, что вы с самого начала выбрали неверную тактику. Уж один гобелен точно сейчас должен находиться в музее, я в этом убежден. Если бы вы тоньше повели дело с заведующей или нашли контакт с другими сотрудниками, вы бы его увидели. Просто вы, по-моему, все время искали эту злосчастную девушку, а вовсе не единорогов…

Как всегда, завершив дело, безразлично от того, удачно ли оно обернулось или кончилось провалом, Александра чувствовала внутреннее опустошение. Только что она была полностью поглощена своей целью, все ее мысли, чувства, знания и навыки служили одной идее… И вдруг цель исчезала. Счеты были подведены, гонорар получен, последние слова сказаны. Несколько часов после этого художница ощущала себя марионеткой, у которой разом перерезаны все ниточки. Ей требовалось некоторое время, чтобы вспомнить все прерванные, оставленные ради заказчика дела, незавершенные реставрации, возможные заказы, аукционы, в которых она участвовала… Жизнь вновь наполнялась смыслом, появлялись привычные заботы, вспоминались старые обязательства, просроченные долги…

Так было и на этот раз. Беседа с Павлом окончилась на очень холодных фразах. Он пообещал в течение двух дней перевести на ее карту оставшуюся часть вознаграждения. Весьма скромную – в сущности, Александре просто возмещали все расходы и потерянное время. Женщина не пыталась торговаться – она считала, что и эти деньги заработала условно. Она, со своей стороны, обещала хранить в тайне все детали своего расследования. Об этом ей напомнил Павел, причем очень настойчиво, несколько раз повторив, что не просто просит хранить молчание – требует этого!

– Вы понимаете, что здесь замешаны не только мои интересы! – заявил он. – Погиб мой друг… Дело не шуточное! И для меня, и для вас будет лучше, если вы навсегда забудете об этом предприятии. Намного лучше, вы понимаете?

Последняя фраза несла в себе многозначительную угрозу. Александра обещала все забыть, но понимала, что сделать это будет сложнее, чем обычно. Она не просто потерпела неудачу – такое уже случалось, и художница переносила подобные провалы философски. Она была вынуждена остановиться именно тогда, когда, по ее мнению, должно было начаться настоящее расследование.

«Настоящая охота на единорога!» – сказала она себе, запирая свою комнату на ключ и покидая квартиру. Мирослава за все утро так и не появилась, Анеля куда-то ушла. Барак казался вымершим, до того в нем было тихо.

Тихо было и на улице – воскресный город словно дремал, нежась в лучах солнца, в волнах тумана, теплого, золотого, размывающего все очертания. «Это место еще ждет своего художника! – думала Александра, идя вдоль старых маленьких домиков, прятавшихся в палисадниках. Прохожих почти не было. – Здесь, при таком необыкновенном освещении, будто отфильтрованном сквозь туман, можно создавать необыкновенные картины!»

Дел в Пинске у нее не осталось, но она решила задержаться до завтрашнего утра. Зайдя на квартиру, которую они покинули вчера с подругой, Александра забрала вещи – дорожную сумку, этюдник, ящик с художественными принадлежностями. Хозяйка улыбалась и просила в будущем не забывать дорогу в ее мини-отель. Александра не спрашивала ни о чем, но по безмятежному лицу молодой женщины догадывалась, что та ровным счетом ничего не знает о вчерашнем покушении в подъезде.