– Ты прав, отец. Я так и сделаю. Был ли Ночной Ветер причастен к этому напрямую или нет, но так или иначе мое заветное желание, похоже, скоро исполнится.

– Но это только одно из моих заветных желаний, – сказал я Тцитци, когда нам удалюсь улучить момент и остаться наедине. – Как могу я оставить маленький звонкий колокольчик?

– Если у тебя есть здравый смысл, ты оставишь его здесь, танцуя от радости, – заявила она с женской практичностью, хотя особого веселья в ее голосе не ощущалось. – Не собираешься же ты, Микстли, провести всю жизнь здесь, строя пустые планы вроде твоей затеи стать торговцем? Хвала богам, теперь у тебя есть будущее, причем такое, о каком большинству масехуалтин Шалтокана и мечтать не приходится.

– Но если Ночной Ветер, или Несауальпилли, или кто бы там ни было предоставили мне одну возможность, то могут выпасть и другие, даже лучше. Я всегда мечтал отправиться в Теночтитлан, а не в Тескоко. Как сказал господин Крепкая Кость, я могу отклонить это предложение. Почему бы мне не подождать другого случая?

– Потому что у тебя все-таки есть здравый смысл, Микстли. Когда я еще ходила в Дом Обучения Обычаям, наставница девочек рассказывала нам, что если Теночтитлан является могучей рукой Союза Троих, то Тескоко – это его мозг. Двор Несауальпилли – это не просто пышность и власть: там собирают сокровища поэзии, искусства и мудрости. Еще она говорила, что из всех наших земель, где в ходу язык науатлъ, чище и правильнее всего говорят на нем именно в Тескоко. Разве не в такое место следует стремиться человеку, жаждущему знаний? Ты должен отправиться туда, и непременно отправишься! Будешь учиться, освоишь все науки и добьешься успехов. И если тебя и впрямь удостоил своего покровительства сам Чтимый Глашатай, то кто осмелится сказать, каковы могут быть планы такой особы в отношении твоего будущего? Когда ты говоришь об отказе от приглашения, ты несешь вздор... – Голос ее упал. – Несешь вздор причем только из-за меня!

– Из-за нас.

Сестра вздохнула.

– Мы все равно должны были когда-нибудь повзрослеть.

– Я всегда думал, что мы повзрослеем вместе.

– Давай надеяться на лучшее. Ты будешь приезжать домой на праздники, так что мы сможем бывать вместе. И кто знает, вдруг после обучения ты станешь богатым могущественным человеком? Будешь именоваться Миксцин, а знатный человек может жениться на ком угодно.

– Я надеюсь стать выдающимся знатоком письменности, Тцитци, но дальше этого мое честолюбие не простирается. А из писцов лишь немногие удостаиваются прибавки «цин».

– Ну... может быть, тебя пошлют на работу в какую-нибудь далекую провинцию их страны, где никто не знает, что у тебя есть сестра. И я переберусь к тебе под видом невесты, которую ты выбрал на родном острове.

– Если такое и возможно, то очень не скоро, – возразил я. – А ты уже приближаешься к брачному возрасту. Пока я буду учиться в Тескоко, проклятый Пактли станет наведываться на Шалтокан на каникулы, а потом вернется сюда совсем, и это произойдет задолго до того, как закончится мое обучение. Ты знаешь, чего он хочет и чего потребует, причем отказать ему будет нельзя.

– Если нельзя отказать, то можно отсрочить, – сказала Тцитци. – Я приложу все старания, чтобы отбить у господина Весельчака охоту на мне жениться, и кто знает, – она отважно улыбнулась, подняв глаза, – теперь, когда у меня появится родственник и защитник при более могущественном дворе Тескоко, не будет ли он менее настойчив в своих требованиях. Твое место там. – И сестра улыбнулась дрожащими губами. – Богам угодно разлучить нас на некоторое время, чтобы потом мы уже не расставались никогда.

Губы Тцитци задрожали сильнее, улыбка рассыпалась и разбилась вдребезги.

Сестра зарыдала.

Акали господина Крепкая Кость, из красного дерева, с отделанным бахромой навесом, была украшена богатой резьбой и жадеитовыми значками и флагами из перьев, в соответствии с высоким саном ее владельца. Лодка обогнула прибрежный город Тескоко, которому вы, испанцы, дали новое имя в честь святого Антония Падуанского, и проследовала дальше, к выступавшему прямо из вод озера, примерно в одном долгом прогоне к югу, средней величины холму.

– Тескококинацин, – промолвил Змей-Женщина, и то было первое слово, обращенное им ко мне с тех пор, как мы утром отплыли из Шалтокана. Я прищурился и присмотрелся к холму, ибо по другую его сторону находился загородный дворец Несауальпилли.

Большое каноэ, скользя, приблизилось к прочной пристани, гребцы сложили весла, и рулевой спрыгнул на берег закрепить лодку. Я подождал, пока лодочники помогли господину Крепкая Кость сойти на причал, а потом выбрался и сам, неуклюже волоча за собой плетеную корзину с пожитками.

– Тебе туда, юноша, – коротко бросил Змей-Женщина, указывая на каменную лестницу, поднимавшуюся от пристани к вершине холма, и это было второй раз за день, когда он счел нужным обратиться ко мне.

Я помедлил, прикидывая, не следует ли из учтивости подождать, пока его люди разгрузят с лодки подарки, которые владыка Красная Цапля прислал юй-тлатоани Несауальпилли, но сановник больше не смотрел в мою сторону, поэтому я взвалил на плечи свою корзину и в одиночестве побрел вверх по лестнице.

Некоторые ступени этой лестницы представляли собой доставленные на склон и уложенные там каменные плиты, другие же были вырублены прямо в скальной основе холма. Поднявшись на тринадцать ступеней, я оказался на широкой каменной площадке, где стояли скамья для отдыха и маленькая статуя какого-то незнакомого мне бога. Следующий пролет, отходивший в сторону и состоявший из такого же количества ступеней, привел меня точно к такой же площадке. Таким образом я зигзагами поднимался вверх по склону до тех пор, пока, на пятьдесят второй ступени, не оказался на вырубленном в скале огромном плоском уступе, на котором цвел дивный, роскошный сад. Между цветочными клумбами, под сенью великолепных деревьев, рядом с журчащими извилистыми ручьями, проходила мощеная дорожка, по которой я добрался до подножия очередного пролета. Еще тринадцать ступеней, и моему взору вновь предстали скамья и статуя...

Небо уже довольно давно затягивали тучи, а пока я поднимался, разразилась обычная в это время года в наших краях гроза. Сущее светопреставление: зигзаги ослепительных молний, барабанный рокот грома, шквалистый ветер и ливень, больше похожий на потоп, который, казалось, не кончится никогда. Впрочем, на самом деле все такие ливни продолжаются не дольше, чем может длиться полуденный сон Тонатиу, или Тескатлипоки, чей сияющий лик вскоре вновь возникает над поблескивающим, омытым влагой миром, чтобы обратить воду в пар и высушить землю перед своим закатом. Как только набухшие тучи пролились дождем, я укрылся на одной из лестничных площадок, найдя убежище на каменной скамье под тростниковым навесом. Пережидая бурю, я размышлял о нумерологическом значении зигзагообразной лестницы и улыбался, дивясь мастерству ее создателя.

Как и вы, белые люди, мы в этих землях жили по годичному календарю, основанному на пересечении солнцем неба. Таким образом, наш солнечный год, как и ваш, состоял из трехсот шестидесяти пяти дней, и мы пользовались этим календарем для своих повседневных нужд: чтобы знать, когда какие семена сажать, когда ждать сезона дождей и так далее. Этот солнечный год мы делили на восемнадцать месяцев по двадцать дней в каждом, к которым прибавлялись немонтемин, так называемые «скрытые дни», то есть те пять дней, которых недоставало до трехсот шестидесяти пяти. Эти дни считались очень несчастливыми.