После расспросов, которые на Крепу обрушили циклопы, стало понятно, что они с ней решили считаться. Во-первых, она была солдатом, опытнейшим бойцом и известной в их, циклопьей среде личностью. Даже тут, довольно далеко от южных земель, нашлись те, кто о ней что-то да слышал. А во-вторых, вино и барашек определенно сделали свое дело, они настраивали на разговор, либо, в крайнем случае, на высказывания. И служивые одноглазы в общем-то с этим не медлили.

Один из циклопов, здоровенный, грубый даже для этого племени мужичина, с тяжелой дубиной, которую он держал все время под рукой или на колене, чтобы постоянно ощущать ее тяжесть, гулко рыкнул, что пусть их тут мало, зато они — самый главный, ударный отряд командующего Плахта. Другой парень, помоложе и с тугой повязкой на плече, заявил, что служил с Крепой где-то раньше, но она его не помнила, он был тогда либо слишком юн, либо слишком уж незначительной в их компании персоной.

Вот этот перевязанный и стал Крепе объяснять, что служить в герцогской армии непросто — и голодновато бывает, и холод каждую зиму с северным ветром задувает. Зато рыбы много, правда речной, и командование, в общем, солдат бережет. Крепа определенно напиваться не собиралась, лишь прикладывалась к кружке, которую ей выдали, чтобы и она без дела не сидела, но глотала мелко и осторожно.

— Жаль, скоро служба эта может кончиться, — неожиданно высказался один из немолодых, кряжистый и чуть более осторожный в поведении циклоп, который так зарос не часто встречаемой у этого племени бородой, что и лица его в свете костра было не разобрать.

— Отчего же? — спросила Крепа своим ясным, как выяснилось, для циклопы, почти прозрачным и певучим голоском. Лишь если не слышать никогда других одноглазых, можно было подумать, что она и резковата, и грубовата в произношении.

— Уж как за ним, за Плахтом, приглядываем, а все одно… Кажись, убьют его скоро, — пояснил бородатый.

— Ты что-нибудь знаешь определенное? — спросил рыцарь.

— А ты кто такой? — нахмурился бородатый, он, оказывается, рыцаря почему-то не замечал раньше.

— Это мой командир, Обам, — пояснила Крепа. Оказывается, она запомнила имена всех, кого поила, и если непривычные, похожие на клички, обозначения циклопов рыцарю показывались невнятными, пролетали мимо уха, то циклопа все замечала и все учитывала. — И то, что я с ним, должно быть принято.

— Ну раз так… А он — не выдаст?

— Кому интересно, о чем мы тут разговоры ведем? — переспросил перевязанный юноша. И тут же добавил: — Я тоже замечал, интриги плести Плахт не умеет, и всякие герцогские его считают за тугодума… Завидуют, конечно, но это еще не беда. Хуже другое — считают, что армию он слишком уж себе подчинил. Ведь даже офицерье не герцога слушает, когда он в армию приезжает, а его, Плахта нашего.

— За это — не убивают, — возразила Крепа. Рыцарь сказал:

— А кто еще в лагере так же, как вы, думает?

— Никто, кроме наших, кто тут сидит… Ну ты теперь еще знаешь, раз уж Крепа за тебя заступилась, — нехотя отозвался тот циклоп, который даже за дружеским костром сидел с боевой дубиной на колене.

Вот тогда кто-то и завел иную речь, явно уходя от нежелательного разговора:

— Это хорошо, Скала, что ты к нам прибилась. Вот город возьмем, там добычи, говорят, навалом. Небось потому и пришла, что о нашем Суровом прослышала да о том, что мы скоро с хабаром будем?

Но Крепа не дала сбить себя с толку.

— Так что же, его в спину ударят?

— Зачем ударять, — рассудительно отозвался Обам, — на войне ведь… Можно и подставить, для умельцев из дворцовых — это раз плюнуть. А свиномордые из Колышны уж церемониться не станут, всего-то один раз пырнуть мечом или хотя б кинжальчиком… Не, больше об том говорить не станем, Скала. И так слишком разболтались.

Разговор потек в сторону воспоминаний, стали выяснять какие-то родословные разных семей из их циклопьего племени, потом кто-то рассказал, какое у них, на юге, чудесно-теплое море, и сколько оно дает отличной рыбки, и как ее готовить, кто-то припомнил какую-то давнюю стычку с лестригонами и стал чуть не по именам перечислять вождей. А еще кто-то, подвыпив, забормотал что-то вроде заунывного марша, который если и можно было сыграть, тогда только на волынке. Хотя рыцарь вроде бы слышал, что волынок у циклопов не водится, это был инструмент северных горцев, хотя… Кто же их, циклопов, по-настоящему знает-то?

Теперь уже рыцарь отвел Крепу в сторонку.

— Так, Скала, — сказал он ей твердо, — тут мы узнали, что нам нужно. Теперь следует поглядеть на командующего Плахта.

Крепа, чуть наклонившись к рыцарю, опять спросила в упор:

— Ты уверен, что именно он нам нужен? Вишь ли, сэр, — она каким-то неуловимым образом набралась у тех циклопов, с которыми они сидели, простонародного или дально-южного, из ее родных мест, произношения, — сманить-то командира из армии в канун большой победы… Это, доложу я тебе, дело потруднее, чем сдвинуть гору, будет… Это… — Дальше она не знала, как продолжать, выяснилось, за ужин и на посиделках с соплеменниками она все же немного перебрала с выпивкой.

Рыцарь и сам это понимал, но… Что ему-то было делать в такой ситуации?

— Нет, не уверен, но может — он самый и нужен. Пошли.

Пока они возвращались, Крепа объяснила рыцарю, что циклопы за отсутствием второго глаза вообще очень точно и хорошо, куда лучше других племен и народов, чувствуют происходящее.

— Бывает, что видим мы, сэр рыцарь, то, что от других скрыто. В том, что наши поняли — над ним, над Плахтом Суровым, какая-то смертная тень нависла, — в этом как раз ничего удивительного нет.

— А ты эту опасность… почувствуешь? Заметишь, как ты говоришь, эту смертную тень, если приглядишься?

— Было бы у меня побольше времени, я бы тебе подсказала, может, и вернее, чем эти. — Она мотнула своей головищей в темноту, откуда еще пробивался костер, разожженный остальными циклопами. — А вот так сразу?.. Может, и почувствую, но ручаться за верность — не могу.

— Ты должна, Скала, — приказал рыцарь строго. — Это очень важно. — Он помолчал, пока они шли между снующими солдатами и палатками лагеря, разбитого уже не над рекой, а в лесу. — Понимаешь, нужно, чтобы он, если нам нужен именно он, пошел с нами по собственному разумению, согласившись добровольно. Но у Плахта — очень уж успешная тут карьера наметилась, бароном его хотят сделать, имение ему обещано… Как его переманить — даже не знаю… — Рыцарь остановился, зайдя перед циклопой. — Но вот если его непременно убьют, тут уж не до имений и титулов. Тут уж спасаться нужно, понимаешь?

— Да что ты, рыцарь, все — понимаешь да понимаешь? — чуть раздраженно отозвалась Скала. Она уже думала о чем-то другом, не о том, что втолковывал ей Сухром. — Понимаю я, может, еще яснее, чем ты… — И опомнилась, добавила: — Чем ты, сэр рыцарь и командир.

Они зашли в кабачок за Датыром, который к этому времени… нет, надраться с капитаном и двумя поручиками он не успел, но был все же пьянее, чем Сухрому хотелось. И теперь с этим уже ничего невозможно было поделать. Когда они расплатились, оставив все недоеденное и недопитое своим случайным собутыльникам, и пошли к палатке командующего, впавший в несвойственное ему многоговорение Датыр вдруг заворчал, как все тут дорого: