Коммунизм.

Для всего западного мира, спустя уже больше 35 лет с момента падения Советского Союза, слово «коммунизм» звучит как синоним слову кошмар. Страх столь велик, что они топчут и топчут наследие советского прошлого по всему миру и особенно в СНГ. Боятся восстановления хотя бы маленькой толики этой идеологии в мире, или, что еще хуже, рождения оной уже в странах Запада. Китай их не тревожит, там идею трансформировали для своей нации, на внешнюю арену не выносят. А вот старый Коммунизм их до усрачки пугает. Тот, где слово Революция для капиталистов звучит как приговор! Я ухвачу эту соломинку и вытащу идеологию Марксизма-Ленинизма здесь, в игре! Может и не велик я идеолог, и тонкостей не помню, но уж как-нибудь по крупицам можно собрать локальный революционный порыв масс. Все местные разрабы не за просто так строили дорогущие сервера, разрабатывали игру и делали чипы с очками! И пусть каждый западный игрок, потративший деньги дабы поиграть в желанном, фантастическом виртуальном мире узрит Красное Знамя Революции. Ударим по мозгам! А там и прибыли упадут. Ну, кому из запуганных покупателей захочется смотреть на страхи прошлого? Сомневаюсь, что меня после таких выкрутасов долго тут продержат. Выкинут к чёрту, от греха подальше. А оно мне и надо! Хотя, могут и убить, конечно, но понадеемся на сложности выполнения такой задачи — я же на Родине был, с фестиваля запихнули, максимум в больнице на родной земле лежу. Эх, нет у меня связи с внешним миром, не знаю что со мной там. Найти б игрока отечественного, запросить осторожно, что да как с Иваном Морозовым…

Из Зала Советов, где пришлось довольно прохладно прощаться с бонзами мира сего, в местный лазарет меня повели двое Ример и Цауэр. Первый выглядел, словно кот наевшийся сметаны, второй улыбался чему-то своему, иногда кидая на меня задумчивый взгляд. Я же, измотанный, голодный и с ноющей рукой просто брёл в указанном направлении. За воротами Высшего района стража вернула мне оружие. Наша молчаливая прогулка через пару десятков шагов всё же прервалась, первым, звуча тяжелее и жестче, начал Фергас:

— Я уже знаю, какой выбор ты сделаешь, человек. По глазам вижу. — Словно и, не беседуя, а констатируя факт, заговорил лепрекон. — Они, эти Советники, аристократы, офицеры, утратили связь с реальностью. Любые их обоснования и права именоваться властью — никчёмны, бессмысленны. Прежний строй и догмы Богов для нас значения больше не имеют, точно не так как ранее. Мы ведь никто. Нас изгнали из своих домов, в нас стреляли, нас жгли и рубили только за то, что в дверях Церквей наших Богов, или у алтарей в домах мы оказаться не могли! Нас буквально отталкивали неведомые силы. Никто ничего не сделал против Веры. Вместо понимания и поддержки мы получили гонения и беды. И в этом сила нашего Изгнания. Придя сюда, в эти дикие земли мы можем и обязаны начать всё с начала. У нас не осталось ничего за душой, никакого прошлого. Создать Общество, где каждый трудится, где каждый равен, где сильный не тот, у кого кошелёк набит туго или своей грубой силой других подчиняет, а тот, кто помогает слабому. Кто не смотрит на другие расы с презрением. Кто мечтает о светлом будущем. Они, — указывает назад, в сторону ворот. — Решили, что здесь идеальное место, дабы установить все, что им привычно, что было и раньше, до крушения наших жизней. Перемены пугают, легче укутаться сызнова в знакомое одеяло бытия. Но с собой во главе этого шабаша. Обманом, посулами богатств, лживыми договорами и бумагами утопить, запутать, размыть сознание масс народа, отнять их и без того малые ценности, сделать зависимыми от своей воли, и безраздельно править. Ни один из них не мог даже помыслить о том, чтобы стать верховной властью там, в прежней жизни. Их пьянит этот запах вседозволенности. Прикормили банды, купили солдатскую честь, загнали в поля, леса и болота работников, обложили ремесленников обязательствами. Разница меж тем, что там, за забором и здесь, в трущобах впечатляет? Они торгуют с внешним миром через контрабандистов тем, что мы тут создаём и добываем — железо, древесина, торф, кое-какие продукты питания, а платят копейки Изгнанникам это создавшим. Генералы и маркизы там, в Колониальном регионе даже и помыслить не могли о такой выгоде! Изгнанники, за сущие копейки продолжают горбатиться… по сути всё так же на них! — Несколько раз лепрекон тяжело вздыхает, долгая эмоциональная речь выбивала его из сил. — Нам нужно что-то менять, мой юный друг-человек. Ведь ты согласен с этим?

— Вы очень откровенны, товарищ Ример. — Признаться, я был ошеломлён внезапностью серьезных высказываний революционера. — Не думаете, что я могу купиться на посулы того же Аберкромби ради славы, да и что бы потешить моё воинское эго? Или испугаюсь борьбы против власть имущих?

— Курц, он ведь не купиться на предложение Аберкромби. И не испугался. — Хохотнул лепрекон, толкая лейтенанта локтем.

— Я уже успел это заметить. Когда он с гранатой на червя бежал — думал дурак, а когда он молчал, слушая Советников и не принял их предложения — понял, что не дурак. Не примет он их предложениях. Ни чьи. И не боится, наоборот — злят его эти их подачки. — Вот и Цауэр ведёт себя иначе, чуточку свободнее и живее. И то, что он с революционером так запросто — радует.

— Вот, лейтенант сказал почему. Ты не согласился на предложенное богатство сразу. Не занервничал. Если ты не знаешь ценности местных денег и размеров прибылей, то скажу просто, это были ОЧЕНЬ серьезные предложения. Такие, что будь я на твоём месте… — Ример развёл руками. Он бы задумался сильнее моего. — А испуг — червя убил? Большого?

— 40-ой уровень, бронированный. Я сознание на миг потерял, духи скрутили, а он бросился. Глупо, безрассудно, но бросился. Отвага, не безумие.

— Это достойная характеристика. — Я уже от этих слов стал несколько смущаться. И, что удивительно, впервые обратил внимание на уровень Римера — 92ой! Ничего себе ого! Серьезен дядя. — Но ты, Иван, не согласился по иным причинам. Однако поговорим об этом уже завтра. Ты плохо выглядишь, солдат. Да и Курца потрепали. Лазарет он вот, — среди хибар, настроенных вдоль улочки одна выделялась — размерами и качеством отделки. Два этажа, плотно подогнанные хорошо струганные доски, стёкла в окнах, крыша тоже из досок, а не из коры. — Гобнейт там, и Брида тоже. И если еда, приготовленная Паллы, уже остыла, попросите старшую медсестру вам все подогреть. Отдыхайте, товарищи, до завтра. — Коротко поклонившись, местный предводитель революционного движения пошел своей дорогой. — Ах да, забыл сказать. Пока о…нашей проблеме с происхождением господина Руисио — прошу никому не говорить. У слишком мало доказательств.

— Квест: «В погоне за истиной» обновлен. Найдите больше доказательств для разоблачения главы Торгового Совета.

— Хорошо, я учту. Всего доброго. — И квест обновился. Ну, и то верно, кто же знал что вшивый охранник-контрабандист используя чужое имя станет целым Советником. — Товарищ лейтенант, а вот о Паллы? А… Разве она не связана с остальными Советниками?

— Пойдем, полечат нас, а потом беседы вести будем о том, что к чему. Очень многое уже сказано, за что можно и головой поплатиться. А ты не боишься… — Подталкивая в спину, Цауэр повел меня в лазарет.

Встретила нас женщина-сатир в застиранном, видавшем виды белом халате и забавной шапочке, подобную я видал лишь в старом кино, где бывали монашки французские. Без промедлений, прихватив меня за локоть здоровой руки, сестра провела в ближайшее от входа помещение лечебного заведения и передала врачу — Анубису! Высокий, худой мужчина, с головой добермана, длинными заострёнными ушами, кожа скрыта под тонким, блестящим слоем черной шерсти, даже пальцы покрыты шерстью!