У старых окопов

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГЛАЗ

1

Прыгая через ступеньку, Варя легко сбежала с высокого крыльца райкома комсомола. От полноты чувств она погладила нагретые перила и остановилась, пораженная тем, что городок жил обычной своей будничной жизнью, будто на свете ничегошеньки не произошло. Домашние хозяйки несли с базара в корзинах-плетенках румяные помидоры, два грузовика с зерном пропылили в сторону элеватора, равнодушный к полдневной жаре и всему земному, проковылял верблюд с возом полосатых астраханских арбузов. Варя стояла на виду у всех, а ее упорно не замечали. Никому и дела не было до того, что каких-нибудь три минуты назад секретарь райкома вручил ей долгожданную путевку.

Один только мальчишка с выгоревшими волосами, кативший по улице обруч, увидел, что с Варей творится что-то особенное. Он заглянул ей в лицо и спросил ехидно:

— Что, выговор влепили?

Сначала Варя хотела догнать мальчишку и отшлепать — в воспитательных целях, пусть уважает старших, — но вспомнила, что у нее в кармане направление на лесозащитную станцию преобразовывать природу, и переборола себя.

Контора лесозащитной станции поразила Варю своим затрапезным видом: дом был старый, штукатурка местами обвалилась, трудно было поверить, что здесь находится штаб преобразователей природы. Вдоль всей улицы пыльно зеленели старые акации, а два дерева, росшие перед лесозащитной станцией, засохли, — словно суховей, мстя за намерение станции уничтожить его, всю силу жаркого своего дыхания направил именно на эти две акации. Варю удивило, как это никто не замечает: засохшие акации позорят станцию. Суховей хозяйничал под самым носом у преобразователей природы, а это почему-то никого не беспокоило.

Не порадовала Варю станция и внутри: учреждение как учреждение. Так же, как в бухгалтерии швейной фабрики, здесь шелестели бумагой, щелкали на счетах, трещали на арифмометрах. Стенгазета называлась «За преобразование природы», но самым примечательным в ней была карикатура на завхоза, спящего в борозде. Ничто не говорило о высоком назначении станции. Окна в конторе были запыленные, а некоторые сотрудники не бриты, будто пришли сюда не природу преобразовывать, а собирать утиль.

Варю принял замполит — пожилой, грузный, с блестящей загорелой лысиной. Лесозащитную станцию он именовал ЛЗС, а преобразование природы называл запросто переделкой. Замполит расспрашивал Варю о ее работе на швейной фабрике и исподволь приглядывался к ней, прикидывая, какое дело можно поручить вчерашней портнихе.

— В каком году родилась? — спросил замполит.

— В тридцатом, — спокойно ответила Варя, не придавая вопросу никакого значения.

Замполит нахмурился, и Варя вдруг испугалась, что он не допустит ее к работе, посчитает слишком молодой для такого ответственного дела, как преобразование природы.

— Я в самом начале тридцатого родилась, — робко сказала Варя. — В марте…

— Ну, это другое дело! — серьезно проговорил замполит и доверительно сообщил Варе: — А я тогда коллективизацию проводил в соседнем районе… Любопытное было время! — Замполит прошелся по комнате и еще раз повторил: — Оч-чень даже любопытное!..

Варя притихла, как всегда, когда встречалась с людьми, которые были участниками больших событий, в каких ей по молодости лет участвовать не довелось. Она вдруг наглядно представила все различие между собой и замполитом. Для нее та же коллективизация была стародавней историей, о которой она в книжке читала, а для замполита — памятной частицей его жизни. В книжкиной истории были одни лишь даты и процеженные историками факты, и все это было такое сухое-пресухое, что прямо-таки шуршало в голове и пахло цитатами. В Варином разумении все тогдашние крестьяне разбились на классы, стояли на своих, раз и навсегда отведенных им платформах и выкрикивали лозунги, чтобы Варе легче было понять, кто они такие, куда идут и куда заворачивают.

А замполит знал не только общеизвестные эти лозунги, но еще и тех живых людей, с которыми он тогда встречался, — их лица, походку, манеру говорить. И глаза его, возможно, до сих пор помнили, как сверкал-переливался далекий весенний денек, когда была проложена первая борозда на артельной земле, а в ушах, наверно, все еще стоит скрип колхозного обоза с хлебом первого урожая. А может, ему запомнилось, как в разгар какого-нибудь самого-пресамого исторического события бойкая девушка-середнячка вдруг  с о  з н а ч е н и е м  глянула на него. Ведь тогда он был моложе на целых двадцать лет, не обзавелся лысиной и вполне мог еще нравиться девушкам, в том числе и бойким середнячкам…

— Да-а, шибко время бежит… — пробормотал замполит, словно впервые в жизни понял, что стареет и молодое поколение, родившееся на его глазах, уже подросло и стоит рядом, готовое его сменить.

Больше он Варю ни о чем не расспрашивал, будто окончательно уверился, что человек, который родился в такое историческое время, не может быть молод ни для какой работы, даже и такой ответственной, как переделка природы.

Варя надеялась, что ей поручат сажать лес, копать водоемы, на худой конец — закладывать питомники, но ее назначили учетчицей-заправщицей в комсомольскую тракторную бригаду. Старую учетчицу снимали за развал работы.

— Не потакай трактористам в поисках популярности, будь строгой, но справедливой, — сказал замполит на прощание и шутливо предостерег: — Смотри не влюбись, бригадир там симпатичный.

Варя презрительно усмехнулась.

После замполита с Варей беседовал старший механик лесозащитной станции, молодой, но очень серьезный. Механик ни разу не заикнулся не только о преобразовании, но даже и вообще о природе, а вместо этого битый час объяснял Варе, как надо отпускать трактористам горючее, замерять пахоту и вести полевой журнал, будто лесозащитная станция не лес в степи выращивала, а какую-нибудь кукурузу или картошку.

Старший механик поразил Варю своей недоверчивостью к людям. Он был убежден, что все трактористы спят и во сне видят, как бы надуть бригадного учетчика и не выполнить всех правил заправки и ухода за тракторами.

— Берегите горючее и смазочное от пыли: это же наждак! — учил Варю механик. — Обратите особое внимание на глубину пахоты: в МТС трактористы привыкли пахать всего на двадцать сантиметров, а нам надо не меньше тридцати…

Глубину пахоты в тридцать сантиметров Варя одобрила. Она вообще готова была приветствовать все, что отличало работу в лесозащитной станции от работы в других местах.

Напоследок старший механик сказал:

— Старайтесь работать в контакте с бригадиром, но панибратства не допускайте. Помните: вы представитель лесозащитной станции в бригаде, то есть в некотором роде глаз государства.

Услышав о таком высоком своем назначении, Варя покраснела от удовольствия и даже примирилась отчасти с положением учетчицы.

По дороге домой Варя зашла в магазин и купила записную