Именно в таком экипаже Тарквиний и Танаквиль, покинув родные Тарквинии, когда-то приехали в Рим; в такой повозке, названной Титом Ливием carpentum (двуколка), они, сложив в нее весь свой скарб (sublatis rebus), добрались до вершины Яникула. И там, когда Тарквиний «сидел с супругой в двуколке» — carpento sedenti cum uxore, с неба спустился орел, чтобы показать ему, что боги поддерживают его устремления.

Эти carpenta часто появляются в ранних хрониках Рима, в частности, в связи с историей римского феминизма: они участвуют в долгой борьбе, которую пришлось вести римским матронам, чтобы, по примеру своих этрусских сестер, получить право выезжать в свет. Изначально, по свидетельству Овидия, италийки свободно разъезжали в carpentum.

Однако римские Катоны без конца оспаривали, отнимали, возвращали, выторговывали у них это их право под предлогом того, что из-за колесниц на узких городских улицах возникают заторы, а главное — попираются моральные устои. Нужно было быть бессовестной — и этруской! — как Туллия, дочь Сервия Туллия, чтобы не оробеть среди толпы мужчин на форуме, куда она приехала на своей carpentum (carpento in forum inuecta). Кстати, на обратном пути она поступила еще хуже, переехав тело умирающего отца (per patris corpus carpentum egisse fertur). Нужно было быть бесстыжей, как Кинфия в стихах Проперция, чтобы отправиться в Ланувий в carpentum с шелковым верхом (serica carpenta) милого друга, «сидя у самого дышла, болтая ногами».

В 395 году до н. э., после взятия Вей, диктатор Камилл, чтобы отблагодарить римских матрон, отдавших все свои драгоценности в казну, разрешил им ездить в pilentum (парадная четырехколесная повозка) на жертвоприношения и игры и каждый день в carpentum, будь то праздник или будни. В 213 году, в самые тяжелые дни Второй Пунической войны, lex Oppia (закон против роскоши) запретил женщинам ездить в запряженных повозках в Риме и в других городах, находящихся от него в радиусе тысячи шагов; исключение составляли только поездки на богомолье. В 195 году, когда вернулся мир, Катон выступил с пламенной речью, обрушившись на тех, кто пытался отменить этот закон и преуспел в этом. Но с годами в сараях, где к колесницам присоединились другие средства передвижения — двухколесные тележки, повозки с сиденьями и с откидным верхом, — carpenta покрылись налетом древности и престижа церемоний, для которых были предназначены. Вот отчего во времена Империи Мессалина и Агриппина не придумали ничего лучше, чтобы потешить свою гордыню, чем отправиться на Капитолий в carpentum (carpento Capitolium ingredi), «предназначенных ранее для жрецов и святынь». После смерти своей матери, Агриппины Старшей, Калигула устроил игры в цирке, во время которых ее статую торжественно провезли в carpentum. На медальоне, выбитом по этому случаю — memorae Agrippinae, — изображена почетная колесница, возведенная в ранг кареты: ее сводчатый верх как будто опирается на четыре маленькие статуи. «Очень вероятно, что такая крыша имеет этрусское происхождение».

Действительно, ничто не противоречит тому, что Рим мог заимствовать carpentum из Этрурии, где ее изображения сделаны раньше. Однако хорошо известно, что большинство средств передвижения, а также лексику для их обозначения римляне переняли у галлов: «Римляне, как прекрасно сказано, — это оседлые земледельцы, у них не было больших четырехколесных повозок, в которых завоеватели-галлы перевозили свои пожитки, а ночью огораживали ими свой лагерь». Они заимствовали их название у галлов, деятельность которых в Италии привела к их освобождению от господства этрусков. Это относится как к слову carrus (четырехколесная повозка), которое заменило собой в романских языках латинское currus, к petorritum, benna, covinnus, rheda, cisium, essedum, так и к carpentum, галльское происхождение которого подтверждают Тит Ливий и Флор. Но очевидно, что сами этруски первыми подчинились этому влиянию, если вспомнить о продолжительном соседстве с цизальпинскими галлами, щедром не только на битвы, но и на торговые и культурные связи: тяжелые повозки и легкие колесницы галлов колесили перед глазами этрусков по обширной Паданской равнине. «Все модели и названия средств передвижения в Риме позаимствованы у галлов». Возможно, но не без посредничества этрусков — кому, как не им, было перенимать эти секреты, в том числе и carpenta, как бы они ни называли их на своем языке, которые изображены на урнах III века до н. э. в Северной Этрурии, в Волатерре и Фьезоле.

Этруски были хорошими агрономами и умели подчинять себе природу, однако в полной мере они раскрыли свой гений как строители городов. На заре истории Италии они выступили первыми носителями этой идеи и первыми претворили ее в жизнь. Многие факты доказывают, что у италийцев не было понятия города в том смысле, какой латиняне вкладывали в слово urbis, то есть не произвольного нагромождения домов, а живого существа, одновременно материального и духовного, управляемого собственными законами, ограниченного в пространстве строгими правилами и освященного ритуалами основания. Хорошо известно, что именно этруски создали из поселков, рассеянных по римским холмам, настоящий город с возвышающимся над ним Капитолием и с осушенным форумом. Во всех местах, которые были им подвластны и где местное население по своей природной склонности растекалось по сельским округам, усеянным усадьбами и хуторами, этруски сосредоточили в городах основы своего могущества, органы управления и религиозные церемонии.

Никто в античном мире не оспаривал у этрусков этих заслуг, и лучшей похвалой в адрес какого-либо города было сказать, что он построен в соответствии с Etrusco ritu (этрусским ритуалом). Всем было известно, что у тирренов имелись «ритуальные книги», в которых было указано, «каким ритуалом должно основать город, освятить его алтари и храмы, чтобы сделать стены неприступными, а врата — законными».

Эти ритуалы переняли римляне и использовали их в своих колониях на всем полуострове и в провинциях. Изучив предзнаменования, авгур задавал направление будущего города, сверяясь по солнцу с помощью инструмента, называемого groma, фиксируя направление с востока на запад (decumanus) и с севера на юг (cardo). После этого начинались операции по limitatio, живописные детали которых особенно привлекали внимание древних. Основатель города, покрыв голову полой тоги, проводил бронзовым плугом, в который были впряжены бык и телка, первую борозду {sulcus primigenius), отбрасывая землю внутрь, а доходя до местоположения ворот, поднимая и «перенося»[30] свой плуг. Таким образом, он не только окружал город символическими рвом и стеной, но и освящал, по обе стороны проведенной линии, пространство, называемое pomerium, внутри которого запрещалось строить, а снаружи — пахать.