– Вот, – спокойно сказала фон Берг и вложила в правую руку принцессы предательское письмо. – Я думаю, оно ничего не стоит. Бросьте записку, когда прочтете ее, ваша светлость.

– Хорошо, Алиса, благодарю, можете идти.

Принцесса пошла к себе в спальню и прочла записку при свете розового фонаря, висевшего посреди спальни.

– И несмотря на это, она ее друг? Бедная Лизель! – прошептала она.

Потом сделала движение, как будто хотела разорвать записку, но остановилась; кровь прилила к голове, ей стало жарко, она тяжело вздохнула. Комната еще была полна дневным жаром, в открытое окно врывался сладкий запах цветущих лип, такой же опьяняющий, как жажда любви и счастья, наполнявшая грудь девушки.

Принцесса хотела быть счастлива во что бы то ни стало. Она дрожащими руками сложила письмо в маленький квадратик и спрятала в медальон, который носила на шее. В нем был мужской портрет, однажды она тайно взяла его у сестры, когда та была невестой Лотаря. Это было сокровенной тайной.

– Только в случае необходимости! – прошептала она и закрыла медальон.

Фрейлейн Линденмейер удивленно качала головой в чепце с красными лентами. Удивительно, что стало с обычно пустынным Полипенталем! В лесу мелькали дамские светлые платья и звучали веселые голоса. Казалось, весь город выбрал эту местность для своих прогулок. Масса элегантных экипажей проезжала мимо, а в местечке нельзя было достать ни одного яйца. Все ехали в маленький курорт Бретер, лежавший в получасе езды от Совиного дома. Здесь, по словам лесничихи, «толкались приезжие», и каждая лачужка была сдана, а хозяин «Форели» стал высокомерен, потому что у него на первом этаже жили два графских семейства, у всех были экипажи, и все постоянно ездили в Альтенштейн и Нейгауз.

Весь двор последовал за семейством герцога, как за игрушечным змеем хвост, унизанный разноцветными бумажками. В это лето все высшее общество находило особую прелесть в родных горах, не то что в Швейцарии или Тироле, Остенде или Нордфае. Те, кто уже уехал туда, вернулись.

В примитивной столовой гостиницы, на выбеленных стенах которой красовались возмутительно яркие портреты герцога и герцогини, царило приятное, оживленное настроение, несмотря на плохие стулья, пересушенную говядину, плохой компот из слив и сомнительного качества красное вино.

Все обсуждали лесной пикник и игру в теннис в альтенштейнском парке. Слышали даже о том, что будет костюмированный бал под дубами при лунном свете в саду замка.

Вообще наступивший летний сезон обещал нечто во всех отношениях необычайное, кроме всего прочего, было весьма интересно наблюдать за романтической дружбой герцогини и прекрасной Клодины; об этом рассказывали настоящие чудеса.

– Они ужасно близки, – сказала графиня Г.

– Недавно их видели в одинаковых платьях, – объявила фрау фон Штейнбрун.

– Извините, этого не было. У герцогини были красные банты, а у Клодины фон Герольд – голубые, – возразил молодой офицер в штатском, проводивший свой отпуск здесь вместо Висбадена.

– Герцогиня осыпает ее подарками – украшениями и драгоценностями; они целыми днями вместе гуляют, читают, разговаривают. Принцесса Елена третьего дня сказала Исидоре фон Морслебен, что они на «ты»! – воскликнула графиня П.

– Не может быть! Невероятно!

– Герольдам удивительно везет!

– А что говорит на это его высочество? – вдруг спросил молодой дипломат.

Старый генерал с лысиной и полным достоинства лицом важно откашлялся и недовольно покачал головой. Все многозначительно заулыбались и поглядели друг на друга. Молча выпили свое вино. После непродолжительного молчания генеральша заговорила о погоде. Когда встали из-за стола, старшие дамы собрались вместе, шептались, пожимая плечами, и тихо смеялись, закрывая рот платком. До сих пор никому не удавалось собственными глазами убедиться в справедливости слухов, потому что приезжавшие осведомиться о здоровье ее высочества должны были ограничиться записью своих фамилий в книгу, лежавшую в одном из залов нижнего этажа альтенштейнского замка. Но все-таки слушали, догадывались, воображали. Все с любопытством ждали ближайшего четверга, потому что герцог и герцогиня, без сомнения, должны были явиться на праздник, устроенный бароном Герольдом Нейгаузом. В тот же день надеялись услышать объявление о давно ожидаемой свадьбе. Могло бы быть очень интересно. А тем временем жизнь в Альтенштейне и Нейгаузе, по-видимому, шла совершенно спокойно.

Принцесса Елена сидела в саду, рядом с ней стояла колясочка маленькой Леони. Ее светлость все еще играла роль нежной тетушки так же бурно, как все, что приходило ей в голову. Она таскала за собой малютку повсюду и с неустанным терпением старалась научить племянницу говорить слово «папа». Девочка смотрела на нее широко открытыми глазами, но упрямый ротик оставался сжатым. Принцесса не знала, что совсем маленькие дети понимают выражение лица, и малютка боялась страсти и нетерпения, отражавшихся на лице тетки.

Дитя обычно вскоре начинало кричать. Тогда Елена усердно носила ее, успокаивала, осыпала самыми нежными словами и притом трясла так, что Беата, видя это из окна, поднимала руки к небу и озабоченно прислушивалась, не придет ли кто-нибудь на помощь несчастному созданию. Но кто мог прийти? Лотарь как замурованный сидел в своей комнате, куда всегда уходил после стола. Принцесса Текла большей частью лежала на кушетке, зевала или писала письма, а фрау фон Берг только поддерживала принцессу Елену в ее странных выходках; эта не в меру гордая особа чуть не ползала в пыли перед ребячливой девушкой. Испуганно прибегавшая старая нянька допускалась только для того, чтобы успокоить дорогую любимицу, которую тотчас отнимали у нее до тех пор, пока она снова не начинала плакать. Беата, не знавшая раньше, что такое нервы, чувствовала в эти дни странное ощущение в концах пальцев и жар вокруг ушей; она даже заметила однажды, что ей хочется плакать. Это было перед самым праздником, когда Лотарь равнодушно сказал ей, что ему решительно все равно, как она его устроит. Теперь она, никогда не занимавшаяся ничем подобным, должна была одна позаботиться о программе концерта, о танцах и котильоне. Ей очень хотелось сказать всю правду брату, который только и делал, что шагал по своей полутемной и прохладной комнате:

– Ты здесь владелец, и если приглашаешь гостей, то и должен иметь терпение взять на себя обязанности хозяина.

Но Беата не успела открыть рта, как Лотарь обернулся к ней, и она увидела такое бледное и осунувшееся лицо, что испугалась, – в последние дни у нее не было времени смотреть на брата.

– Ради бога, Лотарь, – сказала она, подходя к нему, – ты болен?

– Нет, нет!

– Ты озабочен?

– Озабочен, как человек, положивший все свое добро, все свои надежды на шаткий корабль, покинувший берег, чтобы стать жертвой ветра и волн, и знающий, что крушение повлечет за собой нищету и отчаяние, – тихо сказал Лотарь.