— Нет, лежи. Тебе нельзя. Сейчас врач тебя осмотрит.

— Что вы ещё придумали? Мне нужно…

— Ты языком еле ворочаешь. Тебе нужно отлежаться. Зачем полезла в драку?

Мама поправляет волосы, поворачивает мою голову за подбородок:

— Сильно болит? У тебя левая половина лица припухшая.

Нет. Не болит. Или болит? Кожу немного жжёт, но это такая ерунда по сравнению со всем остальным, что я даже не обращаю внимания.

— Добрый день, добрый день. С праздником, — в комнату входит мужчина с чемоданчиком в руках, — желаю, чтобы поводов обращаться к нам было как можно меньше. И прошу вас оставить меня наедине с девушкой.

Мама кивает и выходит из комнаты. А врач натягивает перчатку и мягко улыбается:

— Итак. Неудачное падение, да? Осторожнее, на улице сейчас очень скользко.

Неудачное падение? Неудачное попадание в семейство Тахировых с самого рождения. Врач задаёт вопросы, осторожно осматривает меня, измеряет давление и температуру. Рекомендует отдыхать побольше и не волноваться. В дверях он сталкивается с Земянским:

— Лёгкое сотрясение судя по всему. Постельный режим и никаких нагрузок.

— Ничего серьёзного?

— На первый взгляд, нет. Судя по симптомам, не вижу необходимости в дополнительном обследовании. Но понаблюдать стоит.

— Хорошо. Спасибо, что приехали. Завтра проверите свою пациентку?

Врач улыбается:

— Разумеется. В какое время удобнее?..

Земянский выпроваживает врача. На тумбочку рядом с кроватью он ставит высокий стакан и бутылку минеральной воды.

— Не думал, что невесты столь проблематичны.

— А ты избавься от проблемы, Земянский. Никакой головной боли и нервотрёпки.

— Лежи, — останавливает моё движение Земянский, — и лучше не трать силы на пустую болтовню. Я зайду позднее.

— Можешь не стараться. Не оценю.

Земянский останавливается возле двери:

— Я стараюсь не только для тебя, Снежана.

— Вернее, совсем не для меня, да? — собственный голос кажется писком возмущённого комара, таким же слабым. И от этого комара избавиться не представляет никого труда: прихлопнуть ладонями, останется размазанный коричневатый след. Земянский никак не реагирует на мою последнюю реплику и выходя из комнаты, перехватывает маму, пытающуюся зайти:

Вам лучше подождать немного, чем соваться к дочери. Поверьте, сейчас она не оценит вашей заботы…

Он закрывает за собой дверь. Голос Земянского удаляется, как и шаги следующих за ним родителей. Я сажусь на кровати: головокружения уже нет, но слабость такая, что хочется упасть и не вставать вовсе. Во рту сухо. Тянусь к бутылке с водой. Кончики пальцев мелко трясутся и даже вот эта литровая бутылка кажется тяжёлой. Крышка на бутылке заботливо приоткрыта: стоит только провернуть колпачок, чтобы наполнить стакан прохладной водой без газа. Делаю пару глотков. Сначала через силу глотаю жидкость, потом уже становится легче. Наполняю бокал водой и встаю с кровати. Ручка на двери послушно проворачивается. Надо же, не заперли. Интересно, куда направились мои родители с Земянским. Наверняка сейчас бурно обсуждают произошедшее.

В коридоре тихо. Прохожу по нему до конца, оказываясь у лестницы. Головокружения не было, но сейчас, глядя на все эти ступеньки, чувствую приступ дурноты. Они как будто пляшут перед глазами, дробятся и умножаются. Я хватаюсь за перила и медленно спускаюсь по ступенькам. Как будто ползу высок вверх в горах, а не спускаюсь. На последней ступеньке силы заканчиваются: прислоняюсь головой к витым деревянным перилам, восстанавливая дыхание и усмиряя бешено колотящееся сердце. Прислушиваюсь. Кажется, звуки голосов доносятся слева, из-за закрытой двери у противоположной стены. Я преодолеваю это расстояние и сажусь на кресло в просторном светлом холле. Из меня будто вынули стержень: падаю на мягкую кожу выпотрошенным мешком. Родители говорят так громко, что слышно даже из-за закрытой двери.

— Это что? Ты это читал, да? Ты, вообще, видел, что этот псих ей написывал, а? — голос отца гремел.

Земянский в противовес ему был спокоен:

— Булат Хасанович, вы мне об этом уже говорили.

— А я повторю. Просто посмотри! «Можешь не бегать от меня, всё равно будешь моей.» Это что? А ты говоришь, чтобы его не мяли! Да его угондошить мало!

Судя по звукам, отец швырнул что-то на стол. Нашли мой телефон? Запачкались в мусоре или попросили кого-то из подчинённых? Скорее всего, второе.

— Булат, мне кажется, ты преувеличиваешь, — встревает мама.

— Марина, думаешь, я неправ?

— Не похоже, что он, как ты говоришь, её насильно удерживал, — мама возражает, но так аккуратно и вяло, что на её слова отец, скорее всего, махнёт рукой.

— Конечно! Он ей мозг засрал, понимаешь? Она сейчас за него горой встанет!.. Вон как кинулась, дурочка, даже по голове получила! — бушевал отец.

— Всё-таки Снежана умная девочка… — предпринимает последнюю попытку мама.

— А ты думаешь, что только глупым можно мозги запудрить? Я же говорил, нечего так долго в университете делать. Окончила четыре курса — хватит. Лучше бы в конторе моей бумажки с места на место перекладывала. Пользы бы больше было. А сейчас что? Наткнулась на этого ненормального…

— Булат, перестань мельтешить перед глазами, пожалуйста. Голова и без того раскалывается, — просит мама.

— Сидишь? Что ты тут сидишь, нога на ногу? Всё с твоих потаканий. Снежане нужно то, Снежане не обойтись без этого!.. Всё твоё науськивание: свобода, современное воспитание!.. А Снежану надо было вот так держать. Поняла, да? Чтобы ни шагу в сторону. Вот это всё…

Отец переводит дух, но снова начинает нервно выговаривать:

— Докатились. До похищения!

— Булат, камеры видеонаблюдения…

— Что мне твои камеры, Марина? Я тебе говорю, он ей мозги засрал конкретно. Это ненормально, понимаешь ты или нет? Погляди ещё раз в телефон. Он засран звонками и сообщениями от этого психа конченого. Адекватные люди так не названивают и не пишут столько. Постоянное психологическое давление. Это ж синдром…

— Стокгольмский синдром? — иронично интересуется Земянский.

— Стокгольмский — не стокгольмский, мне всё равно…

— Булат, давай решать вопрос спокойно. Нервозность ни к чему не приведёт. Снежана у нас, с ней всё в порядке. Это главное, — подаёт голос мама.

— Главное — от этого мудака избавиться. Куда подальше… За похищение и удержание в неволе. Или как там у ментов звучит эта формулировка?

— Булат Хасанович, — чуть повышает голос Земянский, — мне скандалы не нужны. То, что вы хотите приписать Бесову, не пройдёт незамеченным мимо лишних ушей. Чуть копнут — и всё.