– О, Кэм, прошу тебя, давай покончим с прошлым, давай не будем говорить о будущем и обратимся к настоящему.

– Ну, если ты так решила…

– Да, решила.

Впервые в жизни Софи была совершенно уверена в правоте своих действий.

– В таком случае я эгоистично воспользуюсь твоим решением в своих корыстных интересах, и да поможет мне Бог. – Он обхватил ее лицо ладонями и жадно поцеловал. – Настоящий джентльмен на моем месте вел бы себя более благородно.

– Я не хочу, чтобы ты вел себя благородно, – заявила Софи, прижимаясь к его обнаженному торсу.

Камерон быстро расстегнул крючки на корсете Софи, снял его и отбросил в сторону. Софи обвила его шею руками. Он отпихнул стол, и они упали на ворох ее смятых юбок, слившись в глубоком поцелуе.

Подхватив Софи на руки, Камерон встал и отнес ее на узкую деревянную кровать, застеленную грубыми одеялами.

– Ты достойна лучшего – шелков, шампанского, зажженных канделябров, хрусталя, – прошептал он, – а не этой убогой обстановки.

Вместо ответа Софи нащупала пуговицы на его брюках и стала расстегивать их.

– Мне наплевать на всю эту мишуру, Кэм, – так же шепотом сказала она. – Я не высокородная лондонская леди, не бриллиант чистейшей пробы. Простая обстановка вполне соответствует мне, простой девушке.

– Твой чистый сияющий свет, Солнечный Лучик, заставляет померкнуть красоту столичных светских львиц.

«Казалось бы, я должна сгорать со стыда, – думала Софи, стаскивая с его бедер замшевые брюки. – Но никакого стыда я не испытываю».

Трусы Камерона топорщились спереди, и она заметила это. Софи стянула их и отважно прикоснулась к его мужскому достоинству – теплому, пульсирующему.

Камерон судорожно вздохнул и замер, позволив ей исследовать его интимные органы. Сталь, обтянутая бархатом, – таким показался Софи его член на ощупь. Он был манящим, таинственным и полным контрастов, как и сам Камерон.

– Черт побери… – простонал он наконец и, перехватив ее запястье, уложил Софи на кровать.

Увидев в его горящем взоре огонь страсти, Софи почувствовала сильное волнение. Глаза Камерона были цвета бушующего моря, они влекли Софи в свою загадочную глубину.

Камерон отпихнул ногами брюки, которые стянула с него Софи, и сбросил оставшийся сапог. С тихим шелестом упали на пол трусы. И вот Камерон предстал перед Софи обнаженным, утреннее солнце освещало его великолепное мускулистое тело.

– Подумай последний раз, действительно ли ты хочешь, чтобы я сделал это, – пробормотал он и, встав на колени, снял с нее подвязки и чулки. – Поскольку через мгновение страсть окончательно заглушит голос разума.

– Я не желаю ни о чем думать, – заявила Софи, вспомнив слова Камерона, сказанные им в Лондоне во время их свидания дождливой ночью. – Я хочу чувствовать, а не думать.

И она погрузила пальцы в его длинные шелковистые волосы. «Я хочу касаться твоей кожи, твоих сильных мышц, твоего члена», – думала она.

– Прикоснись ко мне, Кэм. Давай сейчас предадимся страсти, а там будь что будет.

Софи сделала свой выбор, приняла решение и была намерена следовать ему до конца жизни. Любовь слишком драгоценное чувство, и она не хотела снова упустить ее. Победит ли она Дадли и Мортона или уступит им в этой схватке, ей сейчас было все равно. Софи твердо решила следовать голосу своего сердца, что бы ни случилось. В конце концов Джорджи и Энтони смогут обеспечить отцу и Пенелопе стабильную сытую жизнь. А если им не повезет и репутация семьи будет навеки погублена, то уже никому не будет дела до того, что Софи связалась с пиратом.

Эти мысли совершенно раскрепостили Софи.

Прошептав ее имя, Камерон нежно раздвинул ее бедра.

– Только благодаря воспоминаниям о тебе, я смог выжить в жестоких испытаниях, которые обрушила на меня судьба после того, как я покинул Террингтон, – проговорил он.

Обвив его шею руками и выгнув спину, Софи раскрылась ему навстречу. От Камерона исходил пряный запах мускуса, от которого у нее кружилась голова. Его губы были теперь жесткими и требовательными, а щетинистый подбородок терся о ее щеку.

Камерон всегда заявлял, что одиночество не тяготит его, что он не создан для любви, но Софи решила бросить ему вызов и доказать, что любовь сильнее его цинизма.

Стон удовольствия вырвался из груди Софи, когда Камерон опустился на нее, и их тела будто стали единым целым.

– Я буду очень осторожен, Солнечный Лучик, – предупредил он ее – его голос звучал напряженно, прерывисто. – Очень осторожен, но все равно, сначала тебе будет больно. Потерпи, любимая, боль быстро уйдет.

Не говоря ни слова, Софи обхватила его ногами, словно говоря о своей готовности принять его. Судорожный вздох вырвался из ее груди. И когда его умелые пальцы, скользнув вниз, раздвинули повлажневшие складки ее лона, Софи громко застонала. Возбуждение стало невыносимым.

– Тихо, дорогая, – проговорил Камерон, заглушая ее стоны поцелуем.

– Хочу… хочу…

– Я знаю, чего ты хочешь, и, клянусь Богом, я хочу того же.

Стиснув зубы, Камерон стал медленно входить в нее. Пот выступил на его лбу, влажные пряди волос липли к коже.

Новое острое желание, названия которому она не могла дать, пронизало ее. Впившись в широкие плечи Камерона, Софи чувствовала, что больше не может выносить эту сладкую муку. Приподняв бедра, она впустила его глубже в себя. Острую боль тут же заглушила волна наслаждения. И в этот момент Софи ощутила, что они действительно единое целое. Камерон стал ее неотъемлемой частью. Впрочем, он всегда ею был.

Софи едва не зарыдала от счастья. Но Камерон медленно вышел из нее, и она в отчаянии закричала:

– Нет!

И тогда скользкий горячий стержень снова вошел в нее. Подчиняясь голосу природы, Софи сразу же уловила заданный им ритм. Ее дыхание участилось. Камерон тоже дышал учащенно и прерывисто.

Толчки становились все сильнее, их темп убыстрялся. И с каждым разом Софи с громким стоном устремлялась ему навстречу.

Ей казалось: она воспаряет все выше и выше. Раскаленное ослепительное солнце пылало прямо над ее головой. И вдруг в один восхитительный миг – яркая вспышка, и оно рассыпалось на сотни золотых искр.

Напрягая волю, Камерон держался до тех пор, пока Софи не достигла своей высшей точки. О, как долго он мечтал о том, что они когда-нибудь будут делить одно ложе! Бесконечными темными ночами Камерон грезил о Софи. И сейчас он не верил собственному счастью, не верил, что все это происходит не во сне, а наяву.

Теперь Софи принадлежала ему не только душой, но и телом. К этой мысли было трудно привыкнуть.

С последним ее криком Камерон перестал сдерживать себя, по его телу пробежала дрожь, а из груди вырвался хриплый крик завершенности.